«Жизнь должна быть не только в Москве». Эксперты и фермеры — о том, чем изменения в законодательстве о лесе помешают развитию села и почему это важно для всех

Что не так с поправками Минприроды?

Алексей Ярошенко: При соблюдении определенных условий они разрешают этот лес рубить, но они запрещают этот лес выращивать. Если пройти кучу процедур, то при соблюдении определенных условий, которые для большинства людей будут невыполнимыми, можно будет получить разрешение на этот лес и его использование. Главное, что поменяется, – раньше нужно было просто подать уведомление, а в случае принятия поправок нужно будет получать разрешение. То есть нужно будет подавать заявление, его будет рассматривать специальная комиссия, и она будет выдавать отрицательное или положительное заключение. Теоретически, даже если оно будет положительным, через 10 лет участок все равно нужно будет расчистить от леса и вернуть его в сельскохозяйственный оборот*. Понятно, что никто не будет выращивать лес, который через 10 лет придется срубить. Это не разрешение на лесоводство – это разрешение на вырубку того, что есть сейчас. Причем заявление можно будет подавать только до 1 октября 2022 года. После этого даже такого варианта не будет. Логика поправок – в итоге запретить выращивать лес на сельхозземлях.

* В официальном документе поправок ограничение на 10 лет пока есть. По предварительной информации, Минприроды готово от него отказаться, но от остальных проблемных положений - пока нет.

Почему запрет выращивать лес на сельхозземлях провоцирует лесные пожары?

Алексей Ярошенко: До сентября 2020 года, пока собственников за этот лес штрафовали, у них был мотив его сжигать, потому что штраф 700 тысяч рублей даже для сельхозпредприятия – разорительная сумма. В итоге эти земли часто жгли. Возможность подать уведомления об использовании земли для леса позволяет этих пожаров избежать – у собственников земли больше нет причин ее жечь. Поправки, принятые в сентябре 2020 года, позволяют лес не уничтожать, а сохранять его, вести там хозяйство. Можно и срубить - при соблюдении определенных условий (участок должен быть поставлен на кадастровый учет, а древесина должна быть зарегистрирована в системе ЕГАИС). Плюс были изменены признаки неиспользования участков, они стали более мягкими.

А поправки, которые предложило Минприроды, не только возвращают эти мотивы сжигания заросших земель — они еще больше ухудшают ситуацию. Если выращивать лес на сельхозземлях будет нельзя, то остается выбор: или расчистить землю от леса — а это очень дорого, около 100 тысяч рублей за гектар, — или сжечь. Для фермеров, сельхозпредприятий это очень большая сумма. Причем они понимают, что выращивать сельхозпродукцию на такой земле невыгодно: она обычно низкопродуктивная. Ведь эту землю когда-то не просто так забросили — забрасывали худшие земли, которые трудно обрабатывать. Поэтому чаще всего будут жечь.

Почему невыгодно четкое разделение земель для леса и сельского хозяйства?

Алексей Ярошенко: Да, казалось бы, перевести эти заросшие лесом участки в земли лесного фонда. Но такие земли в РФ могут принадлежать только государству – ими не могут владеть ни регионы, ни муниципалитеты, ни организации, ни граждане. То есть если у кого есть участок сельхозназначения с лесом и он хочет, чтобы это было землей лесного фонда, то ее придется отдать государству. Есть еще две причины, почему важно иметь возможность выращивать лес на таких землях.

Лесное законодательство в России очень сложное, там много избыточного регулирования – около 200 нормативных актов общим объемом в несколько тысяч страниц. Даже люди, работающие в лесном хозяйстве, с трудом «пробиваются» через эти правила.

Для рядового фермера или человека, впервые столкнувшегося с этой сферой и купившего, например, землю, это совершенно непреодолимая преграда. Любое живое дело просто умирает на землях лесного фонда. Организации, у которых есть свой штат юристов, они могут пробиться через это нагромождение правил, но для граждан и фермерских хозяйств это неподъемно. Это вторая причина, почему важно оставлять лес на сельхозземлях, – чтобы лесоводство не было убито избыточным регулированием, которое касается лесов.

Третья причина: сейчас во всем мире развивается агролесоводство. Это сочетание выращивания леса и сельхозкультур, но в рамках лесного законодательства РФ оно невозможно. Правильнее, если хозяйственник сам будет иметь свободу выбора – использовать землю для леса, сельского хозяйства или и того, и другого.

Есть мнение, что заброшенные земли будут оставаться заброшенными, даже если примут эти поправки. Это так?

Алексей Ярошенко: Да, потому что люди забрасывают земли не потому, что ненавидят сельское хозяйство, а по экономическим причинам — сельское хозяйство не может работать себе в убыток и не может работать там, где нет работников. Там, где эти причины останутся, земли тоже останутся заброшенными. Плюс сам перевод этих земель в сельхозоборот, их расчистка от леса — это очень дорого — 100 тысяч рублей за гектар, даже если заросло совсем молодым лесом. Земли продолжат забрасывать по нескольким причинам.

Во-первых, технологии развиваются, совершенствуются сорта зерновых, в итоге можно получать больший урожай с той же площади. Во-вторых, пустеют сельские территории, а для работы сельского хозяйства нужны люди. Молодежь уезжает, потому что там нет нормальных условий для жизни. В-третьих, производители сельхозпродукции получают очень малую долю от той суммы, по которой еда продается в рознице. Чем ниже платежеспособность населения, тем больше это ударяет по сельхозпроизводителям, мелкие фермерские хозяйства начинают бросать свое дело. Сельское хозяйство не может в наши дни дать столько рабочих мест, сколько оно давало в XX веке. Но если на заброшенных землях будет хотя бы лесное хозяйство, это дополнительный источник средств к существованию для сельских жителей.

Поправки убьют возможность лесоводства на этих землях, это ускорит обнищание сельских жителей — будет меньше возможностей для самозанятости, жители продолжат покидать сельскую местность, и в итоге сельское хозяйство тоже пострадает.

Наталья Шагайда, директор Центра аграрно-продовольственной политики РАНХиГС при президенте РФ: С 2000 по 2020 год из сельского хозяйства высвободилось огромное количество людей. Занятых трудоспособного возраста было 50% в сельском хозяйстве, сейчас – 15%. Они не нашли работу на селе. По материалам последней переписи населения, люди из сельских районов работают не то что в соседнем районе – они работают в соседнем субъекте. У них нет работы [там, где они живут]. Поэтому я бы рассматривала возможность ведения лесного хозяйства на части участка, выращивания скота на выпасе как разумную политику.

Конечно, с одной стороны, это нужно регулировать – чтобы не просто зарастай все что хочешь. Может, стоит сначала давать объявления «Кто хочет эту землю для ведения сельского хозяйства», и если никто не хочет, то ты сам можешь вести там деятельность. Вот эта угроза - ты купил, чтобы перепродать, а пока пускай лес будет – да, есть такая проблема. Нужно сделать так, чтобы лес выращивался долго, с запретом на перевод земли [в другую категорию]. Все это можно, но нужно делать не с точки зрения «кому что захотелось», а с другой – как нашим людям, которым многим земля досталась в результате земельной реформы, где у них есть доли, но у которых нет дохода на сельской территории, дать удочку [помочь сделать что-то полезное на этой земле не в убыток себе].

Я считаю, нужно разрешить лесные фермы на территориях, где сельское хозяйство пока еще не развивается, а людям нужно жить и работать. У нас такая страна, которую нужно занять всю. Если мы будем жить только в Москве, ну что это… Везде должна быть какая-то жизнь, а лесное хозяйство – одна из форм жизни.

Маргарита Давыдова, фермер из деревни Устье Вытегорского района в Вологодской области: Меня саму Россельхоз штрафовал за лес на земле сельхозназначения. Я им объясняла, что возврат земель под пашню нерентабелен. Я сохранила старые колхозные книги и предъявила им урожайность картофеля с моего поля на уровне 35 центнеров с гектара (до распада колхоза). Это смешные цифры, когда сейчас 250–270, а то и 500 центнеров с гектара.

Говоря о возврате таких земель в сельхозоборот, главным аргументом должно стать «невозможно заставить владельцев земель заниматься заведомо убыточной деятельностью».

Это могут быть пески, абсолютно непригодные сейчас для земледелия почвы, где отлично растет, например, сосновый бор, но выращивать там эффективно картошку невозможно. В том числе и по этой причине эти земли когда-то были заброшены. Например, на моем поле лес рос постепенно, около 30 лет, в основном это сосновый бор на сухих песках. На примере своего участка я понимаю, что единое регулирование [этой отрасли] для всей страны бессмысленно, регионы и климат сильно отличаются.

Правда ли, что использование сельхозземель под лес угрожает продовольственной безопасности?

Алексей Ярошенко: Вот у нас говорят: «Если мы не будем использовать сельхозземли, у нас в стране наступит голод и дефицит продовольствия». Все как раз наоборот. Если мы вернем эти земли в сельхозоборот, вот тогда наступит риск нехватки продовольствия. Причем через это наша страна уже проходила – история освоения целинных и залежных земель и кукурузная авантюра Хрущёва. Логика тогда была такая же: распашем как можно больше — и будет много еды. Но получилось наоборот, потому что если вкладывать силы и средства не в развитие современного сельского хозяйства, а в экстенсивную распашку, в том числе низкопродуктивных земель, то пользы не будет. Мало распахать – надо применять современные технологии, плюс банально нужны люди, чтобы там работать.

Постановление 1509 позволяет любые земли сельхозназначения использовать для сельского хозяйства. Вопрос в том, что, во-первых, их некому обрабатывать, во-вторых, это бессмысленно, потому что у нас урожайность, например, зерновых по сравнению с первой половиной 1980-х выросла примерно в два раза. Мы отстали от [технологий] мирового сельского хозяйства надолго, а сейчас нагоняем постепенно. В СССР на самом деле еды было меньше, чем сейчас, даже по официальной статистике. При этом распаханных земель было больше – в 1980-е годы их площадь была на самом высоком уровне. А еды было мало, зерно покупали за границей, в больших объемах. А сейчас у нас даже экспорт зерна есть.

При меньшей площади сельхозземель продовольствия производится больше. Да, во многих регионах людям не на что покупать эту еду, но это не вопрос дефицита еды – это вопрос нищеты и бедности.

И эту проблему не решить производством большего количества еды: фермеры тоже не могут работать себе в убыток. При этом они могут производить больше без увеличения площади используемых земель – вопрос в том, кто будет эти продукты покупать. Действующая редакция постановления 1509 дает людям выбор, что выращивать – пшеницу, например, или лес. А Минприроды хочет эту возможность закрыть. Но всю землю все равно не будут использовать для сельского хозяйства: никто не будет работать себе в убыток.

Наталья Шагайда: Первое. По нашей статистике, у нас 222 миллиона гектаров сельскохозяйственных угодий, а используются 135. Второе. Я бы без фанатизма эксплуатировала тему продовольственной безопасности РФ, потому что она в первую очередь не про земли и не про производство, которого у нас уже достаточно много. Она про то, чтобы люди могли купить достаточно продуктов для полноценной жизни. Сельское хозяйство у нас развито, мы производим много своей продукции. Но урожайность нашего зерна даже ниже среднемирового уровня, и темпы роста урожайности в мире превышают наши.

Третье. В советское время распахивали все, что нужно и не нужно. Решая вопрос о том, как использовать ценный открытый ресурс – землю, нужно исходить из того, что если она сейчас не используется, но можно найти способ, не нарушающий эту открытую среду, то это возможная тема для дискуссий. Говорить, что мы это обсуждать не будем, – это излишне. Здесь упоминалось Парижское соглашение. Минсельхоз имеет планы вовлечения земли в сельхозоборот.

Мы считаем так: если есть желающие использовать землю в таких целях, им нужно помочь это сделать. Но говорить о том, что они при этом решают вопрос обеспечения продбезопасности, не нужно.

У нас страна вышла на международные рынки, наши ресурсы используются, чтобы кормить другие страны. Это хорошая торговая политика, но нужно еще думать о том, какие это ресурсы и насколько хорошо они используются, потому что нам среди этих ресурсов жить и среда должна быть хорошая.

Почему грамотное использование в сельском хозяйстве имеющихся земель выгоднее, чем обрабатывание новых?

Наталья Шагайда: Мы проводим исследования по выбросам углекислого газа в результате сельскохозяйственной деятельности. Если просто пашут поле, которое 100 лет пахали, то углекислый газ там – одна-две тонны с гектара. А если начинают пахать целину, корчевать деревья, то объем выбросов возрастает в 20 раз. Поэтому, решая, вовлекать или не вовлекать земли, нужно придерживаться разумной позиции: вовлекать землю, на которую есть претендент (заниматься на ней сельским хозяйством), и учитывать, что предпочтительный способ использования ресурсов сейчас – это признанный в мире факт, что больший эффект достигается за счет научно-технического прогресса на тех землях, которые уже есть.

А если лес на сельхозземлях в России окажется во владении собственников из-за рубежа?

Наталья Шагайда: Про пугалку «А если там будет лес и он будет иностранным? Что там будет?». В теме про землю сельхозназначения такого аспекта нет вообще. Такая земля напрямую не может быть в руках иностранных граждан и организаций. Она бы не должна быть и косвенно, но, к сожалению, Госдума не принимает нормы, предлагаемые ей десятилетиями, чтобы этого избежать. У нас через систему дочерних предприятий иностранные компании могут иметь землю [в России]. Что касается концентрации земли [в одних руках], то же самое – ее можно ограничить. Но в законодательстве прописано так, что ограничен только фермер в концентрации земли и владелец одного предприятия. А владелец дочерних предприятий не ограничен. Нужно просто принять соответствующие нормы.

А как в других странах, там разрешен лес на сельхозземлях?

Наталья Шагайда: Давайте вспомним благополучные страны, например Финляндию, где сельское хозяйство на высоте и с окружающей средой все прекрасно. Там на землях фермерских выращивается лес.

Александр Марковский, директор ООО "Лесная территория" в Карелии: Главное, чтобы не получилось, как говорил Черномырдин, хотели как лучше, а получилось как всегда, или как у Грибоедова – шел в комнату, а попал в другую. Те изменения, которые предлагаются, очень на это похожи. Давайте попробуем разобраться, почему так происходит. Это попытка отрегулировать отношения в новом создающемся экономическом сегменте, но в итоге получается не попытка отрегулировать, а попытка зарегулировать ситуацию. И в попытке вернуть каждое ведомство на удобные для него рельсы мы не даем лесу состояться как ресурсу.

У нас был вопрос, а как в других странах. Например, в такой обнесенной лесом стране, как Финляндия, - министерство сельского и лесного хозяйства. Или в Турции, где леса мало, – там тоже министерство сельского и лесного хозяйства. Это нормально, это отрасль. Нужно, чтобы нормы не губили возможность, как это происходит сейчас. Лес – это национальное достояние, и где он прирастает – на частной или государственной территории, - это неважно. Те поправки, которые планируются, они драматически превысят объем осмысленного регулирования. А нам важно раскрыть возможность разновариантности использования сельхозземель.