За последние 30 лет в Германию переехало больше двух миллионов этнических немцев из бывших стран СССР. Переезжая в Германию, они рассчитывали «жить как немцы среди немцев» - но не у всех это получилось. Миграционный вопрос еще больше отделил русских немцев от европейского общества.

Два переезда

«Тут платья не носят, найди себе брюки!» - получила указание от своей золовки, переехавшей в Германию, пенсионерка Нина Гаус. Женщина вспоминает, как отправилась на рынок и еле отыскала брюки своего размера - в них и эмигрировала, оставив дома свои платья. Оказалось, что порядки в европейской стране не столь категоричны. «Это теперь смешно, а в то время это все на мозги давило так, что действительно было тяжело. Неизвестность пугала», - улыбаясь, говорит 83-летняя Нина Гаус.

Когда родственники начали массово уезжать в Германию, на семейном совете Гаус было решено ехать тоже. Тяжелая экономическая обстановка в России после распада Советского Союза тоже подталкивала к этому решению.

Нина Гаус с друзьями в СССР, 1949 год. Фото из семейного архива

Морозным мартом 1999 году большая семья Нины Гаус, состоящая из двенадцати человек, вылетела из Новосибирска во Франкфурт. «Мы приезжаем – все цветет! У нас там все еще 20 градусов мороза - а тут все другое, такая красота… Для нас, сибиряков, это была как сказка!».

Женщина вспоминает двухъярусные кровати в лагере для временного размещения – «не хоромы, но жить можно», внимательную фройляйн, которая помогала с оформлением документов.

Адаптация в новой стране прошла гладко. Нине Гаус на тот момент было 63 года – она и ее супруг оформили пенсию. Первое время Нина помогала своим взрослым детям решать бытовые вопросы – в отличие от них, немецкий язык она знала достаточно хорошо.

Нина Гаус

На вопрос, верно ли писать фамилию Гаус с одной буквой «с» на конце, Нина пожимает плечами: «Вторую потеряли где-то в документах при депортации». В своей жизни она пережила еще один переезд, задолго до переезда в Германию, и у Гаус тогда совсем не было выбора.

Родом Нина Гаус из деревни Фишер Автономной республики немцев в Поволжье (ныне – село Красная поляна Саратовской области). Ее предки приехали заселять Поволжье по приглашению российской императрицы Екатерины II во второй половине восемнадцатого века.

Семья Нины Гаус, 1957 год. Фото из семейного архива

«Помню, как каталась на лодке по Волге. А потом в один день родители спешно собрали маленький сундучок и котомку, взяли меня, пятилетнюю, трехлетнего брата и грудного братика. Все сели в поезд, где было тесно, и везде солома. Ехали очень долго. На остановках люди выбегали искать себе пропитание. У нас был с собой зеленый эмалированный чайник – он бегал туда-сюда», - вспоминает Гаус, рассказывая семейную историю, похожую на сотни тысяч других.

Волга

В августе 1941 года около 433 тысяч поволжских немцев были обвинены в пособничестве фашистам и депортированы в Сибирь и Среднюю Азию. В общей сложности были депортированы 900 тысяч человек, многие из них погибли при переезде.

«Мой младший братик, еще грудной, умер дорогой. С нами ехала тетя, и ее маленький, постарше нашего, тоже умер. А поскольку грудных детей больше не стало, женщин можно было призвать в трудовую армию, созданной во время Второй мировой войны для «провинившихся» народов. Отца, маму и тетю забрали через пару месяцев после того, как мы приехали в деревню Михайлово в Сибири. Меня с братом хотели забрать в детдом, но бабушка настояла: нет уж, умирать так вместе. Когда война закончилась, маме дали отпуск на несколько дней, но окончательно мы ее увидели только в 1948 году».

В первое послевоенное десятилетие этническим немцам нельзя было покидать поселения, к которым они были прикреплены. Наконец, в 1972 году им позволили перемещаться, но запрещено было возвращаться в Поволжье; как и отвергалась идея возрождения автономной республики, в которой они когда-то жили. В СССР существовала дискриминация касательно принятия этнических немцев в вузы и назначения их на руководящие должности. Когда в конце 80-х годов канцлер Германии Гельмут Коль представил программу возвращения этнических немцев, многие уже не видели для себя другого выхода.

Подобно Нине Гаус, немецкую весну увидели много людей из постсоветского пространства - но не всем там оказалось тепло.

Восток и Запад

Берлинский район Марцан, где проживает Нина Гаус, благодаря своей панельной застройке походит на любой постсоветский городок, только выглядит более ухоженным. На балконах цветы и зонтики, из подъезда пахнет моющим средством, а почтовые ящики подписаны фамилиями жильцов: Нойманн, Киселев, Хуссеин.

Дома в Марцане

В 80-х здесь жили простые ГДР-овские рабочие. Те, кто мог себе позволить, уехали, а их пустые квартиры заполнили новые переселенцы из Сибири или Казахстана, на которых косо поглядывали оставшиеся соседи.

«Мы приехали в Россию в неудачное время – Германия тогда только-только объединилась, у нее было полно своих вопросов, которые нужно было решить», - отмечает основатель берлинской организации помощи переселенцам Vision Александр Райзер. Русскоязычные немцы, валом повалившие в 90-е со всего постсоветского пространства, оказались большим испытанием для страны.

Александр Райзер

«На Востоке Германии коренные немцы сами были в очень плохой финансовой ситуации, потому что была разрушена вся политическая, экономическая и социальная система, в которую они так долго верили. Они были обозлены. И когда приехала огромная толпа русскоговорящих, они не могли понять, почему, ведь их самих еще не поставили на ноги. О российских немцах здесь слышали мало. Это в Западной Германии тема возвращения этнических немцев на историческую родину была актуальна, там постарались политически обеспечить их переезд. В Восточной Германии эту тему долгие годы замалчивали - иначе властям ГДР нужно было бы признать то, что коммунисты депортировали и убивали людей. Восточные немцы думали, что приезжают обычные русские, – они не знали, на каком основании те приехали, мол, просто захотели обогатиться за счет Германии», - поясняет руководитель Vision Медина Шауберт.

Медина Шауберт

В отличие от Востока, в Западной Германии русскоязычных немцев ждали больше. Но в итоге в них разочаровались. «Местные жители из западных земель ожидали, что приехавшие немцы будут примерно как немцы тут – а это совершенно невозможно: русские немцы ведь были репрессированы, да и социально-экономическое развитие в Советском союзе было не того уровня, что на Западе», - продолжает Медина Шауберт. По ее словам, западные немцы не знали, что делать с гостями, которых не понимали, и «старались побыстрее от них отделаться, упуская из интеграционных проектов».

Русские немцы и их дети ехали в Германию с надеждой жить «как немцы среди немцев», но оказались здесь чужими. Приезжие осознали: «В России нам доставалось за то, что мы немцы – а тут мы вдруг стали русскими».

Интеграция

Большая проблема заключалась в языковом барьере. «Я сразу же вышла на работу ассистентом стоматолога, - вспоминает Валентина, русская из Павлодара, замужем за этническим немцем. - Я приходила домой и ревела навзрыд. Уставала нисколько физически, сколько морально от того, что к тебе обращаются – а ты себя чувствуешь идиотом». Спустя восемь лет она уволилась из стоматологии и устроилась на психологически более комфортную работу в магазин русских товаров Majak.

Другая сложность – признание российских дипломов. Из-за разницы в образовательных стандартах образование засчитывали уровнем ниже чем то, что было в России. Российский университетский диплом считался эквивалентом сертификата среднего профессионального образования, а квалификации российских врачей было хватало лишь чтобы получить работу медсестрой. «Российских немцев старались больше устроить на низкооплачиваемые физические работы, потому что была потребность в такой рабочей силе», - указывает Медина Шауберт.

Матрешки из магазина «Маяк». Фото Гульмиры Амангалиевой

Несмотря на это, каждый въехавший в Германию переселенец получил немецкий паспорт, был обеспечен жильем и получал государственное пособие на время поиска работы. Основатель Vision Александр Райзер замечает, что многие привыкли к новой среде довольно быстро. Эти люди быстро выучили язык, устроились на работу, приобрели собственную жилплощадь; открыли свои врачебные кабинеты, аптеки, автосервис, похоронные бюро, детские сады, школы с углубленным изучением русского языка, маленькие строительные фирмы.

Дверь детского сада в Марцане. Фото Гульмиры Амангалиевой

Однако, как считает Райзер, есть примерно 20 процентов российских немцев, которые не нашли себя и свое место на «исторической родине». «Я думаю, некоторым людям, может быть, и не стоило переезжать в Германию, - категорично заявляет общественник Александр Райзер. - Они были вырваны из своей социальной среды, а в новую так и не влились. Многие из них разговаривают только по-русски и смотрят российское телевидение. Из-за языкового барьера, отсутствия рабочих отношений им не хватает общения. Иногда когда я разговариваю с такими людьми, складывается ощущение, будто мы живем в разных странах. Они ноют, хулят Германию, что она им что-то недодала. Но уезжать обратно мало кто готов – полный пансион им в России никто не обеспечит».

Что значит быть русаком

Сейчас российскими немцами считаются все, кто прибыл из стран бывшего Советского Союза и при этом говорит, думает и чувствует по-русски – не только этнические немцы, но их супруги и родственники. В Германии для них определен термин Spätaussiedler (поздние переселенцы), сами себя они называют «русаками» и «русачками».

Для большинства русаков и русачек русский язык – средство повседневного общения. Сегодня в берлинском районе Марцан, где проживает около тридцати тысяч русскоязычных немцев, тут и там слышна русская речь.

Остановки общественного транспорта в Марцане. Фото Гульмиры Амангалиевой

Хотя, вспоминают собеседники, первые русаки старались избегать русского языка в общественных местах. «Помню, моя тетя из Казахстана так боялась говорить на русском, что когда ее спросили, сколько у нее детей, она забыла, как это будет по-немецки, и сказала: бiр («один» на казахском). Лишь бы не на русском, - приводит пример Медина Шауберт. - Почему стоило постоянно стесняться русского языка?! А потом мы злимся на тех, кто в Германии может свободно говорить на своем языке, потому что думаем, что они нарушают правила приличия и наглее нас».

Второе объяснение – привычка мимикрировать, отложенная в исторической памяти депортированных поволжских немцев: русский язык в Германии решили скрывать также, как долгие годы угнетения советской властью прятали немецкий язык и свою «немецкость».

В Германии же, замечает Александр Райзер, российские немцы «стараются быть больше немцами, чем сами коренные немцы. Члены диаспоры сплачиваются, придумывают себе мифы и сами же изо дня в день их доказывают.

От русскоязычных немцев можно услышать что, мол, коренные немцы тут растеряли свои немецкие качества – любовь к порядку, трудолюбие, честность, - а мы их сохранили. Это миф. Я жил в немецком населенном пункте в России - среди нас были лентяи, пьяницы, воры, как и везде».

 

Про себя опрошенные собеседники говорят, что семья занимает для них гораздо более важное место. «Здесь больше любят свободу [в отношениях]: например, они [коренные немцы] лучше будут в партнерстве жить, чем связывать себя узами. То есть индивидуализм у них сильнее развит, - указывает 42-летний врач Владислав Фрейнлих, переехавший в Берлин 16 лет назад. По его наблюдениям, у коренных немцев работа стоит намного важнее семьи, при этом свой бюджет они рассчитывают более тщательно: «Мы привыкли своим женам дарить подарки чаще, немец же это сделает два-три раза в год. Цветы подарить просто так? Да он сначала посчитает десять раз, сколько это будет стоить».

Пенсионерка Нина Гаус отмечает более крепкие связи между поколениями по сравнению с коренными немцами: «Я, наверно, так воспитана, что вот если надо своим детям помочь, я чем могу тем и помогу. А у них тут так не принято – после 18 лет ребенок уже самостоятельный и считай чужой». Гаус полагает, что коренные немцы менее сплочены, чем немцы русские. Вспоминает свою молодую соседку, которая, столкнувшись на лестничной площадке, здоровается - а на улице пройдет мимо, будто они не знакомы. И уж точно не стоит вопрос, чтобы по советской коммунальной традиции спросить у соседки соль. «Но, может быть, мы тут живем и сравниваем с тем, как было в России 20–30 лет назад, а не с тем, как сейчас», - сомневается Нина Гаус.

Марцан (не) для всех

Сердце русскоязычного Марцана – супермаркет Mix Markt. Пиво «Ячменный колос», конфеты «Мишка косолапый», лапша «для беспармака» (казахское национальное блюдо) - все с ностальгическим вкусом и по приятной для жителей европейской столицы цене. В начале 2016 года этот магазин стал одной из главных локаций, в которых разворачивалась общественно-политическая драма с девочкой Лизой в главных ролях.

Русский супермаркет в Марцане. Фото Гульмиры Амангалиевой

13-летняя девочка из семьи русских немцев на сутки пропала без вести, не появившись в школе. А когда объявилась спустя 30 часов с ссадинами на лице, объявила, что ее якобы изнасиловали «лица арабской внешности». Позже быстро выяснилось, что это далеко от правды.

Тем не менее Первый канал все же опубликовал репортаж о предполагаемом изнасиловании русской девочки в Германии, что вызвало протесты русских общин в Берлине и других немецких городах.

Русские магазины в Марцане. Фото Гульмиры Амангалиевой

Напротив русского супермаркета – торговый комплекс, где располагается русская турфирма, ювелирный магазин, ателье и магазин товаров широкого потребления «для своих». Из динамиков вылетают застрявшие где-то на стыке тысячелетий песенные слова: «Непростая любовь - ты моей группы кровь, непростая любовь - не со мной, а с тобой». Реклама предлагает подписку на 150 российских каналов. Обрамляет маленький «русский мир» турецкая кебабная и кафе вьетнамской кухни. А в десяти минутах ходьбы отсюда находится cерый хайм (общежитие) для беженцев. Марцан становится все более многонационален, и не всем это нравится.

Один из центров временного размещения беженцев в Марцане. Фото Гульмиры Амангалиевой

«Раньше Берлин можно было ночью вдоль и поперек обойти, и никто тебя пальцем не тронет. А сейчас выйди на улицу, попробуй. Как его, пфефферспрей (перцовый баллончик) с собой ношу – только думаю без толку», - жалуется сотрудница русского ателье, не пожелавшая представиться.

«Если придется уехать, я конечно в Россию уеду. Не исключаю такой возможности, хотя мы граждане Германии с 90-х годов, - рассуждает продавец магазина Majak Валентина. - Если честно, я сюда и не рвалась – просто у мужа родители и сестра сюда переехали, а мы за ними. Я была в этом году в Казахстане: там люди, которые здесь жили, даже в аулы казахские возвращаются - из-за беженцев. И это неудивительно. Да потому что наглеют! Здесь и воровство, и кражи, и криминал в порядке вещей».

Бундестаг. Фото Гульмиры Амангалиевой

Валентина считает, что к новым иммигрантам проявляют намного больше внимания, чем в свое время к переселенцам из постсоветских стран: «Им и пособия, и все блага мира. А мы в 90-е в шпрахе (языковом центре) пробыли шесть месяцев и сразу пошли на работу, и по сегодняшний день работаем. В детский сад, например, ребенка сложно устроить, берут только от работающих – а этих беженцев, пожалуйста, в первую очередь, хоть они и не работают. А эти гомосексуальные отношения – вообще дурдом! Для немцев это нормально – а для нас ненормально. Германия, она для меня никогда не станет родиной», - заключает Валентина.

«Ирония судьбы»

В немецкой литературе переселенцев из созданных на обломках СССР государств называют Volk auf dem Weg – «народ в пути». Траектории судеб представителей этого народа никогда не были простыми. Но время смывает различия в менталитете.

Для многих молодых людей самоидентификация «русский немец» почти утратила свою актуальность.

В 1999 году, когда внучка Нины Гаус переехала в Германию, ей было 14 лет. «В первые дни в школе мне было очень тяжело, потому что я плохо знала немецкий. Легко было только на уроках математики - потому что цифры везде одинаковые. Я не очень ладила с моими одноклассникам: мы жили в восточной части Берлина, и им не особо нравились люди из России». Наталье понадобилось около двух месяцев, чтобы подтянуть разговорный немецкий и завести новых друзей. Тогда дискомфорт от невозможности почувствовать себя полноценным человеком прекратился. «Изучать язык и привыкать к новому месту мне было гораздо проще, чем моим родителям – они сами признают, что с возрастом это труднее», - говорит Наталья. (Поскольку мы беседуем по-русски, она извиняется, что забыла некоторые русские слова).

Наталья получила высшее образование в области технологического проектирования и сейчас работает ведущим инженером в малярном цехе Porsche в Штутгарте. Она говорит, что не ощущает различий между собой и коренными немцами. Ее шестилетний сын знает очень мало русских слов. «Единственное, что осталось от нашего русского наследия – в особых случаях мы готовим русские блюда. Например, мы всегда празднуем Новый год за поеданием Оливье и «Селедки под шубой» и просмотром «Иронии судьбы». Немцы празднуют Новый год совсем по-другому», - отмечает Наталья.


Об авторе:

Гульмира Амангалиева - журналист из Саратова, Россия. Она работала в региональном еженедельнике «Газета недели в Саратове» и информационном агентстве «Свободные новости-Волга», освещая вопросы неравенства, халатности властей и бюрократии, миграции и исторического наследия. В настоящее время она проходит стажировку в Институте изучения журналистики Reuters Оксфордского университета (Великобритания).

Оригинал