«Пользоваться отзывчивостью для меня дико». Рок-музыкант Александр Ильин — о дискредитации власти, возвращении к советской пропаганде и краудфандинге

О детстве в коммунальной квартире и уходе из театра

— Вы играете в кино, но не работаете в театре. Почему?

—Да как-то мне сразу стало скучно. Начнем с того, что я — в третьем поколении артист и, в принципе, я видел, что происходит в театре изначально. То есть у меня не было такого любопытства, какое есть у людей, которые из другого мира пришли в театральный институт, закончили его и в предвкушении фантазируют — каково же будет в театре. Я с детства знаю, каково оно в театре, каково быть актером. Не только со стороны — и вот в костюмах что-то там со сцены вещают, кланяются, все им аплодируют. Нет, я видел, как люди выживают в таких условиях. Когда я родился, в стране были такие, в общем, расклады, что особо-то денег не было у людей, независимо от того, артист — не артист.

— То есть вы не «золотой мальчик»?

— Да вы что, блин. Мы жили в коммунальной квартире, долг на долгах и так далее, вот это все. У папы стабильное было слово «нароем». Как он что-либо нарывал — то есть он подрабатывал, с крыши лед сбивал, какие-то плитки клал в ванных каких-то старушек и т. д. У него был дружбан, который мог подобную халтуру подкинуть. Как-то мы вместе с ним и с братом моим Лехой ходили парк чистили, не помню, какой именно. В общем вот так. То есть это был вопрос выживания.

Театр — это очень недоходное место работы, так скажем. Ты можешь там пахать с утра до вечера, и все равно ты не сможешь заработать столько, сколько в кино, например. То есть театр — это исключительно для души. Я понял, что в силу некоторых обстоятельств для души у меня в театре пока не получается, и я свалил.

Еще, видимо, повлиял момент молодежный, так скажем. Потому что все время, всю жизнь различные дяди и тети рассказывают тебе, кому и что ты должен, начиная с яслей, по-моему. И тут ты приходишь в театр — и то же самое, только с перспективой на всю жизнь. И эта перспектива, конечно, меня отпугнула. И я в итоге об этом не жалею совершенно. Если я сейчас пойду работать, то это будет совсем другой расклад — во-первых, у меня уже есть возможность обсуждать удобные для меня условия сотрудничества, а во-вторых, я за это время увидел столько всего интересного, что я бы не увидел, если бы остался в труппе. Ведь, театр -—  такая система: репетиции, спектакли... То есть ты привязан к этому месту становишься. А артист интереснее тогда, когда у него есть источник, откуда брать все то, что он собирается транслировать, когда у артиста есть какой-то свой багаж.

Об Устинове и «московском деле»

— Недавно была ситуация, когда вы поддержали актера Павла Устинова [Тверской суд Москвы приговорил его к 3,5 года колонии за участие в несанкционированной акции в Москве, впоследствии, после широкого резонанса, Мосгорсуд заменил срок условным], участвовали в пикете в его поддержку. Понимаю, что вы не жалеете об этом, но все же если бы знали, что он бывший росгвардеец — ничего бы не изменилось?

— По мне — нет. Я слышал разные реакции людей, которые за него вписывались, назовем их либералы, я к ним себя не отношу. Я ни к кому себя не отношу, видимо, поэтому панк-роком и увлекаюсь. У них была такая реакция: «Ну он, типа, росгвардеец, зачем мы вообще за него вписывались?» Для меня это было удивительно. Этим самым они проявляют такое же отношение к людям, как те, против кого они борются, на мой взгляд. Типа, либо ты с нами, либо против нас. Павел, понятно, всех поблагодарил — еще бы он этого не сделал, конечно, он всем безмерно благодарен. Но, я считаю, он никому ничем не обязан. Он никого ни о чем не просил, и, в общем, выходя из такой ситуации, он имеет полное право не вписываться в этот политический движняк и не ходить теперь вместе со всеми митинговать или что-то такое.

У него есть право на свою жизнь, на свое мнение, на свои мысли, на свой взгляд на эту жизнь. И смотреть на этот мир через свою какую-то призму. Почему он должен становиться сразу каким-то активистом либеральным — я этого не понял. Я считаю нападки на него с этой стороны просто неправильными, и они перечеркивают все вот эти вот плакаты, пикеты. Мы за человека вписались, да? Мы не вписывались за участника какой-то партии, мы вписывались за человека — избитого, несправедливо осужденного. В этом я видел цель. А если они видели цель вызволить человека и непременно его притянуть в свое какое-то движение, сделать из него флагмана какого-то — блин, для меня это дико вообще. Не понимаю негодования таких людей в этом плане.

Конечно, жалко, что это не совсем действует так, как хотелось бы. Я, например, не согласен с тем, что ему дали условный срок. Ну какого черта? Он ни в чем не виноват. В принципе ясно — если его просто оправдают и не посадят, тогда надо будет разбираться, чтобы судья, свидетели какую-то ответственность несли за это. Поэтому, я так понимаю, компромисс — это условный срок. Конечно, слава богу, что хотя бы так, но это в корне неправильно, конечно. Если человек не виноват — значит, он не виноват. То есть какие условные сроки могут быть в таком случае? Потом, помимо него попало много ребят за какие-то пустяки и получили несоизмеримые сроки наказания с тем, что они сделали. Кто-то так же невиновен, как Павел Устинов. И это вообще какое-то сумасшествие. И с большой вероятностью эти люди, а некоторые уже точно попадут в тюрьмы. Страшно, конечно, за них.

— С вами же ничего подобного не случилось. Что такое произошло, что вы заинтересовались политикой и вышли за кого-то с плакатом?

— Ну что значит заинтересовался политикой? Ясное дело, что интересуются и не интересуются политикой люди по-разному. То есть, в принципе, я и без особого увлечения приблизительно вижу какие-то моменты, которые всплывают: пенсионные реформы, пожары, свалки и так далее. Понятно, что я в курсе каких-то движений и многое из этого я не поддерживаю, но понимаю, к чему это. А тут, когда человека взяли, избили, посадили, у меня вообще это никак не складывается. Все остальные упомянутые действия можно хотя бы обосновать меркантильностью или недальновидностью политиков, например, то есть у них может быть какая-то сиюсекундная выгода от этого.

А здесь, просто без всего, от этого не будет никому ни горячо ни холодно, человеку испортили судьбу, грубо говоря. Немотивированная агрессия — напали, избили, посадили в тюрьму. Это же уже клинический вариант. Плюс все-таки пикеты — это какая-то цеховая солидарность была, поэтому она всплыла мне на глаза.

Но, в общем-то, я не за артиста Устинова вписывался, я его не видел никогда, не работал с ним вместе, никогда не видел на сцене или в кино, что он делает, меня взволновала именно история, которая случилась с человеком — вот это меня именно и побудило выйти. Просто сложно бороться человеку с каким-то глобальными вещами. Я, к примеру, не смогу изменить никакие реформы, ни хрен знает чего (при условии, что я не буду одним из миллионов, естественно) — я не этим вообще занимаюсь по жизни. А вписаться за парня, чтобы его выпустили, — это же менее масштабная штука, и она более реальная. Вот его хоть с условным сроком, но отпустили, все-таки в колонию он уже как минимум не поехал — то есть это не было пустой тратой времени.

О пропаганде

— Какая-то реакция последовала после вашего пикета?

— Вот это интересно, кстати. Вышло видео, где я давал интервью на пикете, после чего сразу вышла статья «Панк-рок разрушил мою жизнь». Что я вынес из нее, когда прочел. То, что я заросший, с засаленными волосами алкоголик, наркоман, безработный, который, для того чтобы поднять внимание к себе, пришел на это «развлечение» около администрации президента, в целом забил на семью, ребенка и так далее. Все родные у меня, типа, в шоке. И вот, мол, стереотип — панк-рок, рушащий жизнь, он работает, и я — ярчайший этому пример. От начала до конца вся эта статья — ложь. К слову, это же уникальный случай. Обычно как делается — берут что-то, что действительно соответствует реальности, и к этому приращивают какую-то пургу. А тут пурга 100% от начала и до конца! Кроме моего имени там нет ничего, это просто ложь. Очень смешно. Я никак не стал реагировать. Это бессмысленно.

Это бы имело смысл, только если бы я полноценно впрягся — так, а что это за редакция такая, поедем ******** им там всем раскрутим [побьем]. Только кому же это надо? Во-первых, это противозаконно, во-вторых, они сами себя дискредитируют, дискредитируют все, за что они, типа, борются. Они дискредитируют своей ложью, своим не \профессионализмом, своим подходом вот этим. Ну и пускай они занимаются такими вещами, они такими действиями только подтверждают то, из-за чего люди выходят на митинги. Вот этим своим поведением каким-то советским в самом плохом смысле. То есть это же очень похоже на все эти реакционные статьи. Ну это же было, считай, «позавчера», елки-палки, еще люди свидетели этому остались, а они за старые схемы берутся. Ну удивительно, конечно. Креатива ноль.

О страхах, полиции и экологии

— «Я родился здесь, мне нечего бояться. Я не хулиган, но люблю подраться!» [строки из песни «Бегом»] Сейчас эти строки для вас потеряли смысл, вам есть чего бояться, учитывая все, что происходит?

— С одной стороны, каждому есть чего бояться: сосулька в любой момент может упасть с крыши. Но, с другой стороны, это ж тогда невыносимая жизнь будет, если ты каждый свой шаг будешь поглядывать, а не подкатился ли к краю кирпич. Опять же, страх — такая штука, которая все-таки нужна для самосохранения, инстинктивные моменты. Но по итогу если он начинает преобладать в твоей жизни, то это уже не жизнь: он сковывает абсолютно все твои действия, сковывает разум, сковывает дух, и у тебя ничего никогда не будет получаться. Поэтому бояться чего-то смысла нет. Ну, будет — будет, не будет — не будет. Чего бояться-то? Вообще, базово боятся все, просто кто-то умеет страх преодолевать, а кто-то — нет.

— У вас есть ролик в «Инстаграме», где вы сидите с сыном и читаете книгу. «Если вдруг беда случится — вмиг полиция примчится. Да, сынок, беда не приходит одна». Это шутка или вы не верите в полицию?

— Конечно шутка — это же очевидно. А что значит — не верите в полицию? Во-первых, я ее вижу собственными глазами каждый день, у нас полицейское государство и у нас каждый десятый, по-моему, мент. В нее не надо верить, я знаю, что она есть. Более того, если у меня возникнет какая-то проблема и я им позвоню — они приедут разбираться. Во-вторых, если вы все-таки про веру в порядочность полицейских, то понятно, что полицейский — это в любом случае подчиненный. Если они превышают полномочия, то это в основном происходит не от них самих — либо кто-то себя так же борзо ведет, с кого они берут пример, либо они выполняют чьи-то указания. То есть разбираться с этим вопросом надо там, куда нам не добраться, в том месте, которое все эти полицейские охраняют. На мой взгляд, в нашей стране с полицией все равно всегда были какие-то неформальные отношения. Где-то полиция работает как отлаженная система, а у нас работает, как договоришься. И это не всегда плохо.

— Вы слышали, что в России запрещали концерты рэперов. Может быть такое, что доберутся до панков?

— Пока никаких звонков таких не было, проблем не возникало. Но у рэперов и аудитория больше, они на виду. А что там будет дальше с панк-роком — у меня нет способностей заглядывать в будущее. Если бы была какая-то отлаженная система вообще в принципе — тогда можно было бы как-то прогнозировать. Но в целом все происходит хаотично. Сегодня так, завтра так, послезавтра эдак. И предсказать что-либо невозможно. Иногда придумываются такие законы, которые я бы никогда в жизни не смог бы себе представить, что такие законы будут вводить. Вообще, про это думать — это только притягивать к себе такие ситуации. Лучше мы будем петь, пока поется. Концерты даются — ну и хорошо. А, если возникнет ситуация, тогда уже будем смотреть, думать, что с этим делать.

Я просто пока не вижу причин для запрета наших концертов. Ненормативная лексика не является такой причиной — ну либо тогда надо много, так скажем, групп закрыть (и не только музыкальных). 

— Вы, наверное, слышали про Шиес [железнодорожная станция в Архангельской области, где планируется построить полигон для московского мусора] — люди переехали жить в лес и борются против строительства свалки. В стране все-таки формируется гражданское общество, теперь и вы стали частью этого гражданского общества. Это влияет на песни, которые вы пишете?

— Меня заводит либо более какая-то широкая тема, либо, наоборот, какой-нибудь прикол, который доступен только мне и очень близким друзьям. А вот новостные песни никогда не вдохновляли, так скажем.

Вообще, Шиес — это не единственная свалка у нас в стране. И виновато в этих свалках не только правительство. Люди себя ведут потребительски, приехали на шашлычок — оставили после себя говна целый лес. Это две минуты собрать все в мешок и увезти куда-нибудь. Правда, везти почти некуда, надо строить больше мусороперерабатывающих заводов, во что вкладываться, я так понимаю, не очень правительству охота.

О краудфандинге

— Вы когда-то говорили, что против того, чтобы собирать деньги — чтобы люди донатили, а вы бы снимали на эти деньги клипы.

— Я считаю, что можно прибегнуть к такому способу, если других способов вообще нет. То есть мы собирали деньги на четвертый альбом, например. Но у нас была патовая, безвыходная ситуация. А я говорю про то, что многие группы просто паразитируют на этом. Они достаточно зарабатывают, у них большая аудитория — при этом они все равно собирают деньги с людей на то, чтобы что-то записать или снять, на то, на чем музыканты или еще кто впоследствии еще и заработают презентациями, концертами, продажами. Я считаю это совершенно неправильным, потому что большинство людей вот эти 100 рублей или сколько есть — отдадут. Но только им эти 100 рублей с таким трудом даются, в отличие от артистов с большой аудиторией. Люди-то от души помогут. Но брать эти деньги, если у тебя есть у самого возможность заплатить — я просто не представляю, как так можно вообще себя ставить в этом мире. Блин, можно вот так пойти у церкви мелочь с кепок стрясти, да пойти себе мороженое купить. Но это же неправильно. Здесь практически такая же ситуация. Тем более у нас, так скажем, направление такое своеобразное. То есть понятно, что к нам ходит очень разношерстная публика, но вот в массе своей неформальная вся система — это такие ребята, у которых не у всех и не всегда водятся лишние деньги, и при этом они готовы эти последние деньги отдать. И пользоваться их отзывчивостью для меня дико.

О жизни

— В этом году девять лет вашей группе. Если бы встретились с тем человеком, которым вы были девять лет назад, вам бы интересно было общаться?

— Мы бы легко нашли общий язык. Потому что, может быть, я чего-то и не знал на тот момент, но, допустим, гондоном я никогда не был. И, в принципе, я всегда был отзывчивым, веселым, креативным человеком, и вместе мы смогли бы много чего замутить.

— Как думаете, из-за этой всей движухи может случиться такое, что актера Ильина не позовут на какой-то «хлебный» проект?

— Да всякое может случиться. Но я же и сам могу что-то делать. И не только в творческом плане. У меня руки есть, ноги голова и так далее. То есть я, если что, не пропаду. Я могу уехать в деревню и жить там просто за счет того, что накопаю и посажу.

— Серьезно?

— Да. Это у меня не вызовет затруднений, в плане как это сделать. Естественно, я возьму какую-нибудь книженцию, чтобы у меня это получше работало. А так, в общих чертах я все знаю. Лето с детства проводил на даче, и там все эти картошки, грядки, стройки, какие-то гвозди, доски, прибивай-таскай, руби-шлифуй, шалаши-землянки — все это в моем рюкзаке есть. И у меня такая жизнь не вызовет затруднений, и в психологическом плане у меня тоже не будет никаких напрягов, я к такому готов. Потому что я люблю природу. Если жизнь так поставит, что я вынужден буду свалить, просто здесь мне скажут: «Этому работу не давать», я сразу раз — и в деревню, например. У меня у родителей в деревне большая библиотека, есть куда развиваться. Поеду туда, буду копать картошку, помидорки сажать, огурчики и т. д. Тем более я мясо не ем, мне коров да баранов не надо разводить.

---

Панк-группа «План Ломоносова» существует с 2010 года. В ней играет шесть музыкантов: Александр Ильин, Денис Хромых, Алексей Баланин, Андрей Шморгун, Алексей Назаров, Алексей Кузнецов. В дискографии группы четыре альбома и экспериментальная панк-арт-поэма на стихи Владимира Маяковского «Облако в штанах».