Главе «Комитета против пыток» и члену президентского совета по правам человека Игорю Каляпину 13 октября исполняется 51 год. «7x7» собрал его правила жизни из фрагментов интервью и постов в социальных сетях.

 

— Я себе не представляю жизни не в России и делаю все и для того, чтобы здесь легче дышалось, и для того, чтобы мои дети не имели тех проблем, которые имеет наше поколение, сталкиваясь с произволом. И даже если возникнет угроза уголовного преследования и расправы, а они у меня уже неоднократно возникали, я никуда не уеду.

 

 

— На вопрос о допустимости пыток большинство наших граждан отвечают вопросом «а это смотря кого...» (Террористов и педофилов, например, можно). Пока у большинства людей такое мнение, пытки в правоохранительной системе будут продолжаться.

Не удивляйтесь, дорогие сограждане, когда придут за вами. И не удивляйтесь, когда вас начнут пытать. Ведь пытать террористов можно? И к утру вы сознаетесь в том, что вы — террорист. Не сомневайтесь.

— Я являюсь членом СПЧ с ноября 2012 года. Конечно, возможностей стало больше, я получил возможность о чем-то договариваться с чиновниками федерального уровня. Хотя какой-то особой защиты от отморозков статус члена СПЧ не предоставляет.

 

— Время от времени, вдруг, и ни с того ни с сего, наши правоохранители и судьи делают вид, что у потерпевших и заявителей нет никаких процессуальных прав. Что они не могут знакомиться с материалами процессуальных проверок, заявлять ходатайства, подавать жалобы.... Они вдруг забывают все законы, соблюдать которые считали необходимым еще вчера. Ну, ничего, надо упереться, все эти безобразия обжаловать, поставить вопрос о привлечении виновных к ответственности. И все опять начнет со скрипом, но работать.

 

— Обычно пытки всегда приводят к какому-то результату, например чистосердечному признанию. Но бывает, что человека просто отпускают из отдела. Я — живой пример. В далеком 1992 году, пока меня били, и я сидел в следственном изоляторе, полицейские поймали настоящего преступника. Хотя если бы меня еще пару раз потрепали, я бы сознался в убийстве. После того случая я понял, что правозащитная деятельность важнее, чем бизнес. Если этим не займусь я, то государство совсем оскотинится.

 

— Я не верю в объективность разбирательства, которое проводит следователь, отправивший под арест безрукого инвалида, за попытку удушить полицейского.

 

— Если крепость не удается взять штурмом, ее берут в результате длительной осады. Семь лет районное подразделение Следственного комитета раз за разом выносило отказные постановления. Семь лет мы обжаловали их в суд, и он признавал их незаконными. И снова незаконное постановление об отказе, и снова мы несем его в суд… И вот, на восьмом году, что-то в осажденной крепости, наконец, сломалось. Уголовное дело в отношении полицейского быстренько возбудили, в рекордные сроки расследовали и направили прокурору. Крепость сдалась.

 

 

— Я критически отношусь к идее сделать у нас в отделах опенспейсы, как в американской полиции, или понатыкать везде камеры. Некоторые считают, что тогда в нашей полиции не будут бить. Но дело ведь в людях, а не в условиях. К примеру, у полицейского нет никаких доказательств и он официально не может ни задержать, ни арестовать подозреваемого, но ему нужно, чтобы человек оговорил сам себя. Для этого он незаконно тащит человека в отдел и там бьет в своем рабочем кабинете. Неважно, пять или десять камер будет висеть, опер найдет угол, где избить человека. В полицейских участках, где часто бывают проверяющие, ОНК, журналисты и правозащитники, опера не пытают подозреваемых — они отвозят их в ближайший лесок и бьют там.

 

— Люди почему-то считают, что если они не бомжи, не имеют отношения к криминальным структурам, не оппозиционеры, не наркоманы и не ссорятся с начальством, то они находятся в абсолютной безопасности. Наша многолетняя практика показывает, что почти все жертвы пыток — это обычные люди, которые просто оказались не в том месте не в то время.

 

— В первую очередь ведите себя с полицейским грамотно. Не ведите себя как в роликах с названиями типа «Как опустить гаишника». Демонстративный троллинг с использованием правовых норм ничем хорошим не закончится — это очень рискованное развлечение. Когда вы вступаете в конфликт, не надо удивляться, что вас тащат в отдел и проявляют агрессию.

 

— Мы работаем, чтобы изменить систему, чтобы в России стало меньше пыток. Мы рады помогать людям, никогда их не бросаем и даже опекаем годами, но работаем мы не для них, а для всех, у кого есть риск оказаться жертвой пыток. У нас даже полковники из МВД (например, Захарченко), когда оказываются под арестом, заявляют, что боятся пыток.

 

 

— Когда-то, еще не будучи никаким правозащитником, я прочел «1984» Оруэлла и испугался. Я понял, что не хочу жить в таком мире. Я предпочитаю получить пулю на баррикаде или молотком по затылку в подъезде, чем жить в такой реальности. Мы сейчас как никогда близко находимся к этому обществу. Оказаться в нем я боюсь. Все остальное — нет.

Многие мои коллеги действительно заплатили жизнью за свою деятельность, которая вряд ли была более радикальна и успешна, чем моя. И, наверное, может найтись какой-нибудь отморозок, который застрелит меня где-нибудь в подъезде. Но я не настолько молодой человек, чтобы сильно бояться смерти. С другой стороны, это все издержки профессии.

— Мы притерпелись к тому, что глава Чечни Рамзан Кадыров регулярно рассказывал про нас в эфире местного телевидения, что мы враги народа, пособники террористов, агенты спецслужб. Про меня показывали безумные фильмы: «Каляпин — террорист», «пособник шайтана». Это все было, обычные чеченцы понимают цену таким бездоказательным выпадам. Невозможно, правда, было привыкнуть к погромам офиса, но мы справлялись. Но произошло очень жестокое избиение (9 марта 2016 года), которое заставило переформатировать нашу деятельность.

Игорь Каляпин родился в 1967 году в Нижнем Новгороде. В 1989 году занялся общественно-политической деятельностью. В 1989 году под его руководством подготовили первый в регионе доклад о применении пыток. В 2000 году он создал общественную организацию «Комитет против пыток».