Мурманский журналист Александр Борисов опубликовал книгу «Правое ухо. Монологи людей, родившихся в СССР». В ней изучаются проблемы ЛГБТ-сообщества в историческом аспекте. Автор собрал истории жителей Кольского полуострова, Москвы, Санкт-Петербурга и Архангельска, столкнувшихся с гомофобией в СССР. «7x7» публикует монолог Александра Борисова, в котором он рассказывает, как работал над книгой, и приводит несколько цитат из его исследования.
«Реализм без приставки „трэш“»
В 2010 году вышла моя первая книга «Егоркина былина и др.», в которой были отражены внутренние переживания, пронизанные творчеством Егора Летова. Жанр этого произведению я охарактеризовал как трэш-реализм, потому что там не было ни единого слова неправды. Такой довлатовский подход: собрать истории знакомых и друзей и вписать их в единую канву. С тех пор миновало много времени, и периодически мне, конечно, задают вопрос: «Когда ждать следующую книгу?». Были новые рассказы, что-то писалось, чаще нет, потому что мне была необходима какая-то внутренняя драма, но ее особо не было. В какой-то мере это даже хорошо — что не писалось. Но теперь у меня есть ответ для моих читателей, который, как я и предполагал, вызовет не очень однозначную реакцию. «Фу, ты опять про ЛГБТ», написал в комментариях мне один очень хороший знакомый активист. Да! «Правое ухо. Монологи людей, родившихся в СССР» — это книга-интервью с людьми из ЛГБТ-сообщества. И это тот самый реализм, без приставки «трэш». Потому что, прочитав их истории, становится ясно, что слово «трэш» в данном контексте неуместно. Сюда больше подойдет слово «ужас».
В 2015 году мы с коллегой сняли документальную ленту «121. Возвращение?» о мурманской региональной инициативной группе «Максимум», которая до ярлыка «иностранный агент» функционировала как общественная организация. Фильм, понятное дело, не пустили на местный кинофестиваль, гордо именующийся международным, но это лишь в очередной раз подчеркнуло, что уровень гомофобии среди журналистов-коллег высок. В процессе работы над этой лентой у меня выстроились доверительные отношения с «Максимумом». Фильм заканчивается риторическими вопросами — вернут ли 121-ю статью за мужеложство и сколько покалеченных судеб она принесла? Спустя какое-то время я приступил к сбору интервью.
Кинуть клич в российской ЛГБТ-сети было не сложно, сложнее было получить хоть какую-то реакцию на это объявление. Когда я приступал к сбору интервью, то догадывался, что будет сложно, но не думал, что все так плохо. Конечно, живя в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге или Новосибирске, это сделать было бы проще. В городах-миллионниках, я думаю, найти героев было бы не так проблематично. Я же был ограничен скайпом. Часть людей, с которыми я предварительно списался, срывались — просто не выходили на связь. С кем-то, приступив к интервью, становилось понятно, что человек просто не подходит по теме. Ну и не надо забывать про возраст. Те, кто родились в СССР, уже приближаются к четвертому десятку лет. А те, кто старше — кто меня интересовал гораздо сильней — уже разменяли пятый десяток, они не хотят говорить о своем прошлом. Вот не желают, и все тут. Табуированная тема, гомофобные настроения в обществе, все это связывает этих людей по рукам и ногам. Сюда же можно добавить недоверие к журналистам. Киселевщина, соловьевщина, как и вся федеральная пресса, превратила журналистику в такое днище, из которого нам еще вылезать и вылезать. Люди не доверяют СМИ и журналистам. И их можно понять. Поэтому приходилось лично общаться, чтобы люди открывались и понимали, что у меня нет желания навредить. Именно поэтому историй в книге совсем не много. Но почти каждая заставляет реагировать. «Плакала вчера и сегодня» — написала мне отзыв одна из читательниц. А значит — все не зря. В конце концов песня Yesterday The Beatles первоначально была выпущена в виде сингла и лишь потом вошла в альбом Help!. Но кто отменяет ее величие? Никто. Аналогия, возможно, неуместна, но речь идет о том, что и малыми средствами возможно достижение нужного эффекта. Возможно, провокационного, но зато честного. Честного перед самим самой и перед гражданским обществом России.
Истории местами страшные, местами невпечатляющие. Но в каждой раскрывается тотальная гомофобия постсоветского российского общества. Беседуя с героями, я следовал лишь одной заповеди: «Права человека — это самое важное». Жаль, что мне не удалось поговорить с лесбиянками, в книге представлены истории геев и трансгендера, который сейчас уже находится на стадии перехода. Но так уж вышло: не нашлись женщины, родившиеся в СССР, которые захотели бы рассказать мне свои историю жизни. Возможно, к данной теме я еще вернусь, но пока надо перевести дух.
«Мы подозревали, что все мы в картотеках»
«Естественно, кому надо, те знали о нашем существовании, и я не исключаю, что существовала некая картотека. Как везде в совковом режиме, предполагалось, раз они есть, значит, надо их каким-то образом в картотеку загнать, но никаких последствий это за собой не влекло. Может быть, влекло в тех случаях, когда человека рассматривали как кандидата на какую-нибудь ответственную должность. Мы подозревали, что все мы в картотеках, поэтому многие просто по жизни сознательно не рыпались, не старались себе карьеру сделать. Подспудно было такое подозрение, что если начнешь резко делать карьеру, то тебя в какой-то момент подрежут именно за гомосексуализм. Такая мысль присутствовала».
***
«Я знаю, некоторые люди меня не одобряют за то, что я не считаю нашего вождя кровавым тираном. Но я всегда подчеркиваю, что в нынешней нашей обстановке он мог бы спокойно и статью установить, никто бы и слова не сказал».
***
«Однажды все-таки мой гей-радар сработал, и я вычислил как минимум би (потом жизнь показала, что он и есть бисексуал), и я ему открылся — именно для того, чтоб получить общение какое-то, чтоб не быть одному. В итоге он воспользовался ситуацией и рассказал все нашим общим знакомым — школьным и дворовым друзьям. В итоге мне пришлось сменить место учебы в 11-м классе перед последней четвертью, когда уже выпускные экзамены. Я был вынужден полностью менять круг общения, так как там началась травля.
***
«В Барнауле есть пляж, куда мы пришли с друзьями. Причем они такие качки, в армии служили, чуть ли не в спецназе. И я не знаю, почему, но двое парней подошли ко мне и стали унижать, говорить: „Да ты пи***с, и я знаю, что ты хочешь отсосать у меня, давай, отсоси, и мы от тебя отстанем“. Начали швырять в меня бутылки, пинать. А мои друзья сделали вид, что как будто не со мной пришли».
***
«…И начался следующий круг ада: меня уже стали бить, ******* [били] так не по-детски, то есть уже не просто оплеуху дадут или пинка — уже затаскивали после школы на трубы… Тушили об меня бычки, плевали и били, и был момент, когда даже ссали на меня. Школа была неблагополучная, возле нее очень часто стояли ментовские бобики, постоянно к школьникам из детской комнаты милиции приезжали. На этажах сидели люди, которые давно уже окончили школу, курили, играли на гитаре. Это был полный трэш».