Осенью 2016 года формируется новый, пятый по счету состав Общественной палаты республики. В ноябре будет объявлен список последних десяти членов, которых выберут уже утвержденные Госсоветом и врио главы люди (20 человек). Действующий созыв официальных общественников последний год работал в неординарных условиях: 19 сентября 2015 года в Коми по обвинению в создании преступного сообщества было арестовано все высшее руководство республики. Новый состав палаты образуется параллельно с продолжающимися арестами, новым главой и предвыборной суматохой. Будет ли палата работать по-новому, без согласования острых вопросов и есть ли у нас активные общественники — на эти и другие вопросы «7x7» ответила председатель палаты четвертого созыва Галина Киселёва.

 

«Выйти из тени!»

— У действующего созыва палаты заканчиваются полномочия. На собрании с потенциальными членами Общественной палаты вы обозначали несколько направлений. Чем конкретно помогли НКО, какие законопроекты проходили экспертизу, были ли услышаны ваши рекомендации — подведите итоги, которые можно «пощупать», что называется.

— Если говорить об НКО, то для меня эта сфера первое время настолько была непонятной... О ней я услышала впервые на пленарном заседании в Москве, увидела людей, которые представляют различные НКО, гражданских активистов с горящими глазами и, знаете, с гулко бьющимися сердцами, которые всю аудиторию заразили своим оптимизмом и теми идеями, которые они умудрились воплотить в жизнь. Они рассказывали, с какими трудностями они сталкиваются и со стороны власти, и со стороны той же общественности, которая не всегда готова и приветствовать, и понять, и заинтересоваться. Но они прошли через это все и показали, что может быть в реальности. И мне тогда показалась интересной идея Общественной палаты предоставлять площадку таким людям для того, чтобы их услышали, чтобы можно было их поддержать. То, что они делают на сегодняшний день, — это как раз те необходимые для общества дела, до которых по каким-либо причинам не доходят руки у органов власти. Меня поразили несколько интересных проектов. И мне стало интересно, что вообще делается у нас в республике? Я не знала об этом. И мы решили хотя бы понять, какие НКО у нас сегодня есть. Есть сайт у Минюста, мы его открыли. Там огромный перечень — тысяча с лишним организаций, но мы-то прекрасно понимаем, что большинство из них фактически уже мертвые, их нет. Нам захотелось создать свой, пусть небольшой, но банк данных живых НКО. Мы бросили клич по общественным советам муниципальных образований, которые на местах должны знать эти активные НКО-шки. Мы получили информацию только из Усинска — и все.

 

 

— Почему не уже действующие НКО заинтересовались работой с вами, а начинающие?

— Они не просто не заинтересовались, а сложилась, к сожалению, на мой взгляд, порочная практика, когда люди уже прошли через многие испытания, уже нашли свою нишу — «и зачем вы нам, извините, нужны?». И поделиться этим опытом сегодня они не видят необходимости. У меня на этот счет уже есть предложения к новому составу палаты. Я считаю, что делиться этим надо и этих людей все равно надо знать.

Второе направление — экспертиза. Сегодня все органы власти, готовя законопроекты, пропускают их через нас. Но что нас, например, не устраивает. Если говорить о членах Общественной палаты и о том документе, который подготовили грамотные отраслевые юристы, то понятно, что член палаты не может разобраться во всем этом. Во всяком случае, на это нужно время, желание, терпение и хотя бы какие-то навыки. По себе знаю, что это очень тяжело. И мы пошли по пути такому: сегодня создан и нам очень помогает республиканский экспертный совет. Он работает при общественной приемной главы Коми, и там есть отраслевые эксперты. Вот к их помощи мы в первую очередь прибегаем. То есть через палату законопроект проходит, но чаще всего подключаются к экспертизе один, два, три члена палаты, которые каким-то образом все-таки к этой отрасли имеют отношение. Сейчас у нас 72 документа отправлены на экспертизу.

— Это за созыв?

— Нет, за этот год, за почти восемь месяцев. Это очень большой объем. Есть такие законопроекты, которые следует обсудить с привлечением представителей разработчиков этого проекта, и мы практикуем такую работу. И она озадачивает органы власти. Были моменты, когда законопроект отправлялся на доработку после общественного обсуждения.

— Какие, например?

— Вопрос касался экологического контроля. Мы проект разобрали, очень серьезно к этому подошли и члены палаты, и эксперты, и непосредственно само Минприроды. Сам министр проявил заинтересованность в обсуждении.

Самое неприятное, что по закону на экспертизу документ должен поступить за 10 дней. Если бы эти десять дней соблюдались, нас бы это устраивало. Надо отдать должное Минимуществу, они очень строго соблюдают эти строки. Сегодня пришел документ, они нам даже 15 дней дают на проведение экспертизы, и у нас есть возможность и прочитать, и ознакомиться, и привлечь экспертов. К сожалению, очень часто бывает так, когда тебе дается два-три дня. Это прямое подталкивание к тому, что вроде как подвести нельзя, поскольку документ выносится на Госсовет, и идешь уже на таком наитии: ну вроде да, разработали. И мы попались на документе, который потом создал серьезную проблему, — про льготы для участников боевых действий. Помните, нашумевший такой момент был? Этот документ рассматривали в спешном порядке. Может быть, он нас научил настаивать на том, чтобы было «нулевое чтение» проекта. Ведь специалисты эти документы не вдруг разработали, этот процесс в планах, прорабатывается документ длительное время! Почему бы не рассказать общественности, что планируется принятие такого документа? Ведь уже было так, мы же не единожды на нашей площадке собирались с представителями сообществ, ветеранов боевых действий, которые открытым текстом сказали: «Мы бы вас поняли, если б нам все это рассказали, то мы бы, скорее всего, не просто бы вас поддержали, мы бы приняли именно этот же закон. Но это было бы с нашей общей подачи». Понимаете? Это научило нас и органы власти немножко понимать, что экспертиза не должна проводиться формально.

 

Удобно — неудобно

 

 

— Оцените в целом: нынешний созыв — удобный для власти или неудобный?

— Хороший вопрос. Принцип формирования палаты, мне кажется, сегодня стал для всех притчей во языцех. Вроде как одна десятка сформирована главой Коми. Я не думаю, что глава прямо всех-всех из этого списка знает, со всеми лично знаком. Но я полагаю, что нельзя не доверять людям, кто предлагал этот список, поэтому вошли в него, безусловно, люди уважаемые. Они все достойны того, чтобы с их мнением считались. Точно так же и от Госсовета. Другое дело, что эти две десятки выбирают общественников, голосуют за них. Я сама принимала участие в голосовании и, честно, многих общественников не знаю. Поэтому что я могу подтасовать? Я ни об одном не могу сказать, что этот человек непорядочный или еще что-то. Но вместе с тем есть члены палаты — вы уж извините, не буду называть имена, мне кажется, вам и так понятно, — которые с первого дня не проявили ни одной инициативы.

— Речь ведь не об активности или неактивности членов палаты, а про способность задавать неудобные вопросы. Когда избирался второй состав, был Шпектор [бывший мэр Воркуты, член Общественной палаты России], и он сказал: «Побольше бы буйных, а то один Щиголев [бывший правозащитник, эксперт Общественной палаты Коми] был в первом составе». Мы говорим про то, что можно сидеть на заседании общественной палаты и называть сокращение бюджетников оптимизацией, а можно говорить, что это просто неправильные кадровые решения. Таких людей нет.

— Что вы! Как нет? Таких людей в палате достаточно много. И они активные, и они именно формируют рекомендательный список. Другое дело, что сегодня это не только, скажем, в палате республики, но и в российской — не всегда эти рекомендации считают нужным рассматривать. Проходит какое-то время, и все понимают, что — стоп! — ведь звучало это предложение, вы не прислушались. Нет, достаточно много и активных, и людей, которые зададут неудобные вопросы, и жестко.

— Годом раньше были примеры, когда журналисты спрашивали у того или иного человека, почему этот вопрос не обсуждается, и в кулуарах, когда мы выключали диктофон, он отвечал: «Я пришел, а мне сказали: „Не время пока, неудобно“». Это же лояльность.

— [пауза] Я согласна с вами, скорее всего, так и было. Но в любом случае, чтобы говорить о том, что все беззубые, — нет. Это не вся палата. Моя-то боль в том, что некоторые вообще не поняли, зачем сюда пришли, понимаете? Треть палаты — люди, которые понимают, зачем они сюда пришли, они инициируют рассмотрение проблем, они здесь обязательно бывают, активно работают. Вторая треть — это «хочу — буду, хочу — не буду». Но самое страшное, что есть еще одна треть, которая забыла сюда дорожку чуть ли не с первого дня. Меня вот это больше всего пугает. А работы очень много. Куда ты денешь все эти обращения?

— Есть ощущение, что людям в палате дают высказаться для того, чтобы успокоить людей, «потушить пожар».

— Я с вами согласна, что может такое впечатление создаться. Люди иногда, не владея информацией, очень переживают. Наша задача — донести информацию, которой не хватает. Поэтому мы и приглашаем сюда одного, второго, третьего. Они не хотят к нам идти, они воюют с нами, им некогда сейчас. Материал, который здесь собран по проблематике, не просто протоколируется, есть рекомендации. Я, как правило, если есть необходимость, «выливаю» информацию в письме тому же врио главы. На самом деле, неприятно даже такое письмо писать. Если вы думаете, что мы этим закончили и вроде как людей успокоили, то это неверно. Очень много писем писали в правительство, и надо сказать к чести органов власти — ни одно не осталось без внимания.

— Вы сказали, что пишете письмо врио. Вы неформально общаетесь?

— Почему же. Официальное письмо — это же не мое личное общение, а то, что произошло здесь, в палате, и там, куда мы выезжаем. Вот приехала я из Усинска, где на меня вышла огромная армия ветеранов боевых действий, и все они приехали из разных поселков с законом по льготам. Я была не готова к этому разговору. Но я только тогда, может, осознала, какой неправильный шаг был сделан в республике. Я сразу написала письмо, реакция была моментальная. Мы прекрасно понимаем, что в органах власти есть некие рычаги, которые позволяют им что-то оттянуть и не выполнить. Но есть общественность и Общественная палата — и надо стремиться, чтоб она была авторитетной.

 

«Темы с администрацией главы Коми не согласовываем»

 

 

— Были в течение нескольких последних лет важные темы, но почему-то палата обходила их вниманием. Например, если говорить о точках напряжения, — постоянно тлеющий конфликт в пассажирских перевозках в сыктывкарском АТП. Он и сейчас не закончился. Или, например, ситуация с газетой «Красное знамя», которая тоже длилась некоторое время. Согласовываются ли темы с администрацией главы — какие нежелательно выносить, а какие можно?

— Говорю открыто: не согласовывается. Ни одна тема. Я не могу отвечать за предыдущие составы, «Красное знамя»… Через нас [последний состав палаты] эта ситуация не прошла. Первое время было такое, что члены палаты мне говорили: «А нас одобрят или нет?». Мы говорим еженедельно на планерке, что планирует Общественная палата, я объясняю, что мы не можем пройти мимо этого. По поводу перевозок. Мы сразу выехали на предприятие, и недавно у нас был разговор. Мы прекрасно понимаем, что там. Члены палаты пытались разбираться; мало того, они между собой переругались, потому что у всех были разные точки зрения. Теперь мы понимаем, что руководство было повязано по многим вещам с определенными персонами, и это действительно нельзя было разрешить. Все возможное палата сделала: мы получили все документы, которые объясняли, что произошло, почему. Тот же Ситников [Сергей Ситников, директор обанкротившегося предприятия «Альфа-Транс»], пришел сюда отчитаться, сказал, что со своей стороны не нарушил ни одного пункта. Палата не пропустила эту ситуацию...

Но я согласна с вами в другом. Есть вопросы, на которые, казалось бы, надо палате сразу прореагировать. И это тоже моя боль. Вот представьте, это хорошо, скажем, что есть возможность постоянно находиться здесь, в палате. Я на пенсии. А члены палаты работают на своих местах, даже собрать их оперативно бывает очень сложно, потому что их не отпускают с работы. Это ж не пожарная команда. В этом как раз, на мой взгляд, минус общественной палаты. Я убеждена: представители палаты должны быть во всех муниципальных образованиях. Потому что часто «пожар» возникает в каком-то муниципальном образовании, а мы узнаем уже из средств массовой информации. Не хватает сил на реагирование. И вот почему у нас здесь должен быть хороший пул НКО-шек, людей активных, которые бы понимали, что к чему. Сегодня ко мне каждый день идут общественники, мы переписываемся, обмениваемся адресами. И говорят: «Я готов быть экспертом, я могу то-то и то-то». Меня радует, что у нас образуется уже некое сообщество.

— Вы стали председателем в тот момент, когда главой Коми был Вячеслав Гайзер. И наверняка с вами были консультации. То есть с вами же беседовал кто-то из Желтого дома [администрации главы региона].

— Это вы имеете в виду, когда формировался новый состав?

— Да, конечно.

— Я работала в общественной приемной, и я сказала, что собираюсь уходить, внук в первый класс идет, я хочу быть пенсионеркой, все. Прошло какое-то время, и мне говорят: «Галина Викторовна, ну неужели ты просто уйдешь в никуда»?

 

 

— Кто говорил?

— Это мы разговаривали в управлении информации [подразделение администрации главы Коми]. Был вопрос: «Почему вы не хотите войти в состав общественной палаты?». Я даже не буду говорить, кто именно, неважно. И я честно сказала: «Я не знаю, что они там делают». Разговор о том, кто будет председателем общественной палаты, тоже был, они, безусловно, проговаривали кандидатуры, и звучала в том числе моя кандидатура. И я сразу сказала, что я правда не знаю, что делать. И я очень боюсь. Когда я работала директором [Общественной приемной главы Коми] — кто меня знал? Я ведь не статусный, не узнаваемый человек. Когда мне сказали, что моя кандидатура тоже будет рассматриваться на председателя, я стала думать: кто же меня знает? Ну, Валентина Кулимова [член ОП Коми] меня знает по образованию, ну, Галина Анисимовна [Галина Лапшина, депутат Совета Сыктывкара] — по женскому движению. А кто меня знает из остальных-то? И я решила позвонить отдельным членам палаты. Я позвонила Кичигину [Андрей Кичигин, член ОП Коми], потому что знала, что он правду-матку режет, и спросила: «Скажите мне, пожалуйста, а вы знаете, кто такая Киселёва?». Я не представлялась. А он говорит (вот дословно передаю): «А че мне ее знать-то? У нее работает филиал, а филиал этот работает так, что администрации тут делать нечего. И все, и этим мне все сказано». Я говорю: «Ну спасибо» и положила трубку. И думаю: «Ничего себе, авторитет как я, оказывается, зарабатываю». Рискнула позвонить Зильбергу [Леонид Зильберг, член ОП Коми, предприниматель], не представляясь. Я говорю: «Леонид Александрович, я знаю, что у вас завтра первое заседание, вы будете выбирать председателя. Один из кандидатов — Киселёва. Вы ее знаете?». А он мне говорит: «Ну, не знаю. Плохо, что ничего не знаю, а пусть будет, какая разница». Мне хотелось прощупать почву. Если б вы знали мое состояние в первый день! Я впервые почувствовала, что говорить не могу: передо мной лежит бумага, а я ее прочитать не могу! Со мной такого не было. На самом деле очень переживала и очень волновалась. А потом, когда я увидела, что моя фотография и этот самый текст выложен, — конечно, я понимаю, что тут уже все было решено и обговорено. И сейчас будет новый состав формироваться. Я не представляю, кто будет новым председателем. Мне же хочется передать ему дела, порекомендовать ему что-то.

— Это же не секрет, и это логично, что с любым председателем есть кулуарные договоренности. Вы же беседовали с администрацией главы. С вами какие договоренности были с предыдущей и нынешней командами?

— С нынешней командой еще никаких договоренностей не было. Наоборот, я все время говорю о ситуации в палате открытым текстом: «Давайте рассматривать и вливать свежие силы, очень много интересных людей». И, надо сказать, что я нахожу понимание. 

Никто со мной не разговаривает сейчас. Я полагаю, сейчас и некогда — мы готовимся к форуму. Безусловно, разговоры какие-то будут. И я сама посмотрю, кто сюда подтянется. Сама тоже буду кого-то предлагать.

 

«Не могу понять, как меня они могли предложить даже председателем палаты»

 

 

— Трудно поверить, что у вас не было кулуарных бесед с чиновниками из Желтого дома, чтобы определить правила игры.

— Уже когда-то вот так же меня кто-то пытал, но не журналисты. Даже члены палаты мне говорили: «Галина Викторовна, а вам запретил, наверно, Марущак [Павел Марущак, бывший начальник управления информации администрации главы Коми, фигурант «дела Гайзера»] куда-то туда идти?». А я говорю: «Как он мог мне запретить?». Все что угодно можно говорить о Павле Марущаке, но я о нем сегодня говорю как о креативном человеке, он такой парень мыслящий. Он очень много интересных идей подал. И чтобы Павел мне говорил, что проводить в палате, а что нет — такого не было. Единственное, что я сейчас понимаю, он настоятельно рекомендовал только одно. Когда много людей обращалось по ценам [на продукты] и фотографии присылали, я делала общее письмо. Он настаивал: «Галина Викторовна, надо писать по каждому обращению отдельно в прокуратуру». Я говорю: «А зачем отдельно? Извините меня, конвертов жалко, они же касаются одной и той же темы». Вот что это было? Желание, может, накат сделать на прокуратуру? Я вас разочарую — это я с виду мягкая и пушистая, но если мне что-то надо, я все равно найду возможность убедить. И ты меня сначала убеди, что это действительно надо. Для меня очень важно было, какие это несет последствия, во что это выливается, и это не должно никаким образом идти во вред. Мне нравились проекты Павла по линии общественной приемной, мы их воплотили в жизнь, и люди от этого только выиграли. Здесь, может быть, у нас тоже что-то бы получилось…

— Павел Марущак был известен, как и Чернов [бывший заместитель главы Коми, фигурант «дела Гайзера»], тем, собственно, что они были драматургами, мастерами многоходовок. Иногда люди в какой-то момент даже не понимали, что ими манипулируют для достижения какой-то цели. У вас когда-нибудь появлялось ощущение, что никаких прямых указаний вам не дается, но здесь есть какая-то многоходовка ради чьих-то интересов?

— Я вас поняла. Однозначно нет. Вот тут меня хоть на детекторе лжи, хоть что — однозначно нет. Я не могу понять, как меня они могли предложить даже председателем палаты, потому что не получалось ни в общественной приемной, и думаю, и здесь бы не получилось манипулировать мною. Я разумно подхожу ко многим вещам, я уже старый человек. И поэтому бесполезно. И Павел знал, что меня нельзя подкупить, и он никогда не предлагал, слава тебе господи.

 

О политике замещения

 

 

— О «политике замещения», которую использовала команда предыдущего губернатора. Если появлялся сильный, независимый политолог, то его замещали своим, пиарили его, чтобы все ориентировались на него. Появился сильный эколог — нужно поставить своего. Общественное поле за последние лет пять было практически зачищено. А тех, кто остался, представляли маргиналами, к которым стыдно обращаться. Как вы оцениваете эту систему замещения, маргинализации неудобных?

— Ну, если говорить в целом о системе, то я никогда это приветствовать не буду. Это мне претит, честно говорю.

— Конкретный пример. Экологическая организация «Зеленая республика» появилась в момент напряжения в экологической повестке — нефтеразливы в нескольких районах Коми. Было очевидно, что это пустышка. Подавалось это так: Общественная палата поддержала организацию «Зеленая республика», организация «Зеленая республика» работала совместно с общественной палатой.

— Даже не буду спорить.

— То есть для вас это тоже было очевидно?

— Мне кажется, любой проект можно поддержать, расширить, и был бы действительно очень интересный проект. Скорее всего, это было предложение Павла, но работала, по-моему, напрямую с ним девочка Женя [Евгения Бойко, руководитель «Зеленой Республики»]. Ушел человек, ушел и проект. К счастью, больше таких проектов у нас не было.

— Вопрос же не в том, поддерживает Женя проект или не поддерживает. С помощью этого проекта решалась другая, более конкретная задача. Комитет спасения Печоры, который выступал против политики недропользователей, занял критическую позицию. Появилась точка кипения в нескольких селах, в трех районах, и нужно было информационную повестку дня поменять с помощью Жени. Вопрос в том, что планомерно уничтожалась в информационном поле повестка дня Комитета спасения Печоры.

— Считайте, что не ориентируюсь в этих вещах. Вы говорите о своей точке зрения. Мне это даже в голову не приходило. Ну вот представьте себе, что в этом моя в какой-то степени наивность. Я тоже увидела, что проект слабый. Мы потом по этому проекту разговаривали, у нас был очень серьезный такой разговор на предмет не просто доработки, а развернутого плана. Из соображений, что человек только начинает, ей действительно хотелось помочь.

— Вы были руководителем приемной главы, у вас был опыт и знание ситуации. Либо вы были наивны и не знали, что происходит, либо вы сейчас…

— Лукавите?

— Да.

— Нет, я вам открытым текстом сказала. Я предпочитаю жить с одним дном, не с двумя-тремя, а с одним. Меня могут просто обмануть, потому что я не хочу видеть второго дна. И вот по этому проекту я вам сказала, как я восприняла. Когда проект заглох, я про себя подумала: «Ну вот, наверно, на таком уровне он был подготовлен, дальше она не способна просто». Наивна? Может быть, эта наивность помогает мне на человека смотреть, невзирая на то, какого он чина, в чем он ходит, как он одет. Если ему нужна помощь — будем помогать.

 

«Принцип временности замучил республику»

 

 

— Вы говорили, что есть список из 210 человек, претенденты в состав палаты, и вы показывали его органам власти. Кому конкретно?

— В управлении информации, они же кураторы нашей исполнительной дирекции. Учредитель — администрация. И через администрацию это все проходит. Мне говорят, что очень мало общественников, а я говорю: «У нас очень много активных людей». И вот этот список фактически показал, что много. А дальше я буду настаивать. Я бы хотела, чтобы мои предложения ушли. Я понимаю, что не все, но какую-то часть учтут из того списка людей, которые сюда приходят. И, общаясь с ними, я вижу, что они делают, хочется их вводить в состав палаты.

— Потом от вас уже ничего не зависит? То есть кого предложит Государственный совет, кого глава…

— Тому же главе ведь не предложат десять [претендентов в члены ОП Коми] и не скажут «подпишись». Как он будет дальше действовать, будет ли он с ними встречаться, будет ли он говорить с ними — вот это уже не моя компетенция, но предложение у меня такое есть, чтоб Госсовет встретился с претендентами, чтоб глава встретился, чтобы вообще видели в лицо тех, кого они рекомендуют в такой орган, как Общественная палата.

— Какие у вас отношения с нынешним руководством республики, с главой, с людьми из его команды?

— С главой у нас отношений каких-либо близких вообще нет. Я шучу. Я вхожу в состав многих комиссий. И возглавляет комиссию глава, и я там работаю на уровне со всеми. Если у нас проходит серьезное мероприятие, нам нужна информация и мы хотим подать тревожный сигнал главе, то я пишу официальное письмо.

— Сейчас внимания со стороны власти стало меньше или оно сохранилось?

— Во всяком случае, ни влияния, ни какого-то там давления нет.

— Вы сейчас допускаете возможность того, что ситуация может повториться? Есть мысли о том, что нельзя полноценно доверять руководству региона? Потому что у нас есть печальный опыт с прежним руководством.

— Что значит доверие — недоверие? Пока мы каких-то конкретных дел не увидим, а мы хотим этих дел, мы все равно не можем сказать, что верим безоговорочно. Я Гапликова [врио главы Коми] видела на всех встречах. Ему хочется верить, понимаете? И думаешь: «О господи, неужели человек произносит эти слова, а способен потом как-то повернуться?». И я ему сказала об этом, понимает ли он, что сейчас произносит очень ответственные слова жителям нашей республики. И он мне сказал: «Я их подтверждаю». Команда сегодня тоже в состоянии ожидания, что будет дальше. Останусь — не останусь. Вот этот принцип временности замучил республику. Когда я сегодня работаю и не знаю, что будет со мной завтра, понятно, что полноценной отдачи трудно не ждать.

— А вы сейчас с таким ощущением живете?

— Я вообще всегда больше верила людям, и редко люди разочаровывали меня, хотя были такие моменты, это неизбежно. Но если мы сегодня встанем на стезю всеобщего недоверия, то мы фактически под собой никогда не будем иметь твердой почвы, она будет болотистая. Будем танцевать и тонуть. Поэтому все равно должна быть какая-то вера в порядочность человека.

— Вы сейчас уже приняли решение о том, что уходите из палаты?

— Я до сих пор колеблюсь. Мне жалко те начинания, которые есть, потому что понимаешь, как бы ты ни передавал, человек все равно по-своему все будет делать.

— То есть обсуждать свободу прессы, независимость судов, честные выборы будем в Общественной палате республики уже без вас?

— Предложение может поступить, а может и нет.

— А будем ли вообще, например, эти вопросы обсуждать на этой площадке, как вы думаете?

— Вы знаете, вообще, Общественная палата должна это делать. Но инициатива должна и извне быть. Вы готовы?

— Почему не делала до этого?

— Может, потому, что председатель был неопытный — это я так про свой уровень говорю. Сейчас я понимаю, что да, это надо делать.