Член президентского совета по правам человека Андрей Юров 2 июля первым выступил перед гостями сыктывкарского баркемпа и поразмышлял о том, какие, на его взгляд, перед человечеством стоят глобальные проблемы, почему о некоторых из них начали задумываться совсем недавно, а о некоторых не думают до сих пор.

 

Представление о сознании

— Я бы начал со странной проблемы — внутриличностной. За последние 120 лет с человечеством произошла вещь, которая отрефликсирована многими хорошо, некоторыми — чуть-чуть, некоторыми — совсем нет. Это о представлении о нашем сознании.

То представление о нашем сознании, которое психоаналитики дали в самом конце XIX века, до этого времени не существовало. Никто не подозревал об этом подвале. Мы никогда не представляли, что сознание — это не просто многосоставная схема, мы еще и не в состоянии ее контролировать.

Мы начали осознавать это только недавно. Мы сейчас общаемся только одной третью нашего сознания. Я вам предъявляю сейчас свою персону, а вы мне свою, и это — всего лишь интерфейсы. В идею о том, что в нашем подвале есть что-то неконтролируемое, что оно иногда вырывается, не хочется верить. Печально не знать, что там происходит, в этом подвале.

А еще есть чердак, который называется супер-эго. Это репрессивная функция, которая, как только вырывается идея из подвала, сразу бьет ее по ногам и рукам. Нам нужно не просто жить с этим, нам нужно понимать, что это так. Человечество не понимает, как жить с этой идей — мы не контролируем сами себя.

 

Семья в прежнем виде невозможна

Второй уровень, вторая идея возникли в XIX веке. Это межличностные отношения, это семья. Мы свидетели уникального явления — распада структуры, которая существовала тысячи лет. Мы можем наблюдать, как семья утрачивает экономические и культурные коды. Она перестает выполнять свою функцию. Какова была семья раньше? Люди собирались, и это было какое-то общее устройство, коллективная деятельность.

Вдруг мы наблюдаем, что произошло разделение труда. Родители работают в одной сфере, сын — в другой, его жена — в третьей. Они собираются только для воспроизводства. Это период распада.

Семья, которая была до XIX века, уже в принципе невозможна. Люди работают в разных средах. Семья больше не представляет систему быта, досуга, экономического воспроизводства. У нас меняются гендерные роли. Это ни плохо, ни хорошо, это становится нормой, но мы не понимаем, что с этим делать.

 

Социальное окружение

Следующая вещь — минимальное социальное окружение. Это наше сообщество, это проблема выстраивания доверия, общин, которые когда-то были. Мы вброшены в глобальный мир, где мы часто переезжаем из квартиры в квартиру, мы не выстраиваем долгие отношения, как раньше, с соседями, с кварталом. Начинается противостояние тех, кто не уедет отсюда, и тех, кто тут на три дня. Раньше была своя система безопасности — бабушка у подъезда, а сейчас бесконечные кодовые замки, камеры, шлагбаумы. Эта безопасность основана на тотальном недоверии. Мы не доверяем соседям, тем, кто продает нам камеры и замки, мы не доверяем тем, кому мы будем звонить в случае подрыва безопасности.

Нам приходится искать другие системы безопасности. Мы можем общаться по скайпу с человеком, которого вы, может, никогда не увидите, но при этом понятия не имеете, что происходит в вашем дворе.

 

Социальные институты

Четвертый уровень проблем — социальные институты. Мы живем в мире нацгосударств, где одно государство равно одному голосу. Вне зависимости от размера, силы экономики и так далее. Это нормально? Я не знаю, так решил мир после войны. Большой глобальной войны не случилось, но происходит много локальных конфликтов. Но мир не так на это реагирует, это там где-то, в Африке происходит. Мы совершенно не понимаем глобальности катастроф, которые произошли где-то в других местах. Но эти процессы имеют огромное значение для глобального мира.

Количество серых зон в мире увеличивается — там нет ни мира, ни войны. Там ужасные вещи происходят, но в сравнении, скажем, с Суданом, там, конечно, не так все плохо. Но тем не менее это тоже имеет огромное значение.

Мы видим очень малую солидарность гражданских обществ. Она очень ослабла. Единицы людей реагируют на проблемы соседних стран. Против событий Второй чеченской войны на улицы Рима вышел один миллион человек. Сейчас выйдет человек 50–100–200. За 15 лет наш северный просвещенный пояс стал гораздо менее солидарным.

 

Цена прогресса

Совсем глобальная проблема — планетарного масштаба — бедность, перенаселение, экология. Бедность и перенаселение связаны не только с ужасами, а прежде всего с прогрессом. Если вы посмотрите статистику уменьшения детской смертности в Азии и в Африке, то она снизилась где-то в десять раз. Раньше очень много людей умирало, не было перенаселения. Но потом пришел прогресс, и смертность значительно снизилась, особенно детская. Прогресс — замечательная вещь, но человечество не успело к нему приспособиться.

 

Не планетарные проблемы

Последняя вещь — как нам быть в мире со всем, что мы сделали, с некими искусственными вещами. Меня интересуют вопросы этики, связанные с использованием беспилотных и искусственных вещей. Пример: машины Тесла. Они обязательно столкнутся с проблемой ДТП. Машина должна будет выбрать, кого защищать: клиента или пешехода. Как программа будет построена? Есть какой-то глобальный комитет по этике? Ведь не машина принимает решение, а мы — те, кто ее конструирует. Хотят ли они брать на себя ответственность? Мы пока не готовы даже думать об этом. Хотя мы столкнемся с этим через два-три года.

Перед новым Вавилоном стоит масса трудноразрешимых проблем. Они разрешимы, если мы научимся друг с другом договариваться. Какова будет процедура договоренности — еще важнее. Тут встает вопрос о верховенстве права — мы так договорились и именно так и будем действовать.