26 апреля 2016 года Верховный суд Крыма признал Меджлис крымскотатарского народа экстремистской организацией и запретил ее деятельность в России. Сразу после присоединения Крыма члены Меджлиса* заняли проукраинскую позицию. Поначалу российские власти пытались наладить контакт с ними. Когда это не удалось, на лидеров крымских татар стали давить силовики и прокуроры, что вылилось в несколько уголовных дел. В основу обвинения в деле Меджлиса* легли слова и поступки их лидеров, которые призывают к гражданской блокаде и деоккупации Крыма.

Запрет деятельности организации его члены прогнозировали, но на заседаниях суда стало понятно, что, возможно, это не конец преследования. Обвинение на процессе многократно упоминало квазиюридический термин «сторонники Междлиса*». Представители крымских татар уверены, что это сделано для того, чтобы в дальнейшем любого представителя организации можно было бы признать экстремистом и привлечь к ответственности. Судебное решение, по их мнению, — это способ устрашения коренного населения Крыма, попытка сделать его более покладистым.

Корреспондент «7x7» провел несколько дней на полуострове, где поговорил с потенциальными экстремистами. Они рассказали, почему не будут менять свою позицию даже под угрозой судебного преследования.

 

Хронология запрета

После революции 1917 года крымские татары собрали первый Курултай (съезд, представительный орган народа), на котором провозгласили создание Крымской народной республики. Однако продержалась она недолго. Большевики в начале 1918 года разгромили новое образование.

В июне 1991 года был созван второй Курултай, в который вошли 250 человек. Они избрали Меджлис* (единый высший полномочный представительно-исполнительный орган крымскотатарского народа) — 32 члена и председателя, которым стал Мустафа Джемилев. Он в 2013 году оставил эту должность. Новым председателем стал Рефат Чубаров.

В мае и июле 2015 года Джемилеву и Чубарову запретили въезд в Россию на пять лет. Оба сейчас живут в Киеве. Чубаров, сообщивший в Facebook о своем заочном аресте, уверен, что скоро произойдет деоккупация Крыма. Джамилев, также заочно арестованный и объявленный в федеральный розыск, является одним из инициаторов гражданской блокады Крыма. В Меджлисе* говорят, что за эти заявления лидеров нельзя притеснять организацию. Чубаров и Джамилев делали их от своего имени.

26 апреля 2016 года Верховный суд Крыма признал Меджлис* крымскотатарского народа экстремистской организацией. «Члены Меджлиса* — это марионетки, которыми управляют большие западные кукловоды», а дальнейшая работа объединения «представляет угрозу основам конституционного строя Российской Федерации, безопасности государства и общества», — цитирует слова прокурора Крыма Натальи Поклонской «Медиазона». Под запрет попал не только состоящий из 33 делегатов Меджлис*, но и весь Курултай, а также 23 региональных меджлиса, функционировавших как органы местного самоуправления. Члены Меджлиса* связывают такое решение с проукраинской позицией, которую они заняли после присоединения Крыма к России в 2014 году.

 

Зевждет

 

Зевждет Куртумеров, 72 года, председатель Меджлиса* Сакского района

До депортации 1944 года семья Зевждета жила в деревне Богатырь Бахчисарайского района. У него были брат и сестра. Отец воевал на фронте. 18 мая 1944 года всю семью, как всех жителей деревни, подняли в 4 утра и отвезли на железнодорожную станцию, где погрузили в вагоны, чтобы увезти в другой регион.

— Мой отец был на фронте, его ранило, — рассказывает мужчина. — Когда он вылечился, его снова отправили на фронт. На одном разъезде наши поезда встретились. Он спрыгнул, побежал с первого вагона до последнего. Увидел тетку, дядьку, а до нас не успел добежать. Поезд тронулся, он поехал воевать дальше.

Семью Зевждета привезли в леспромхоз в Марий Эл. Местные жители помогали вынужденным переселенцам: приносили картошку, другие овощи. Мать Зевждета работала в лесной промышленности, где паек на человека был больше, поэтому все ее дети выжили в голодные годы.

После того, как Зевждет окончил школу и училище механизаторов, семья переехала в Узбекистан — туда после депортации попало больше всего крымских татар.

В 1968 году Зевждет вернулся в Крым. Эту же попытку предприняли и другие крымские татары.

— Тогда народ хлынул в Крым. Но из десятков тысяч крымских татар прописались единицы: например, двум семьям разрешат остаться, а 20 — нет. Я пытался получить прописку два года, ездил в Москву жаловаться. Все меня уже в лицо знали. С 1968 по 1975 года в Сакском районе практически не прописывали [боялись, что татары будут претендовать на оставленные во время депортации дома, где уже более 20 лет жили другие люди]. Вывозили людей в Херсонскую область или Краснодарский край.

 

 

В 1991 году Зевждет был избран делегатом Курултая, а потом и Меджлиса*.

После распада СССР, по словам Зевждета, на постсоветском пространстве образовалась опасная дуга, где шли вооруженные конфликты. Это Молдавия и кавказские республики. На этой же дуге был и Крым, но тут все было спокойно.

— Тут ни у кого даже нос не кровил. Благодаря политики Меджлиса*, нахождении компромиссов, был мир. 260 тысяч человек вернулись. Домов нет, квартир нет, работы нет. Нам нужен был мир, чтобы минимально обустроить. Эта политика способствовала, чтобы здесь был мир.

Когда начался суд на Меджлисом*, Зевждет приезжал на несколько заседаний, специально садился рядом с прокурором Крыма Натальей Поклонской. По словам мужчины, в суде она чаще всего аргументировала свою позицию одной фразой — действия Междлиса* противоречат закону о противодействии экстремизму.

— Хоть ее и наделили полномочиями прокурора республики, но она не тянет и на прокурора района. Когда человек говорит, видно, насколько он образован, знает профессию. Здесь нет этого, — отметил Зевждет.

К тому, что Меджлис* признан экстремисткой организацией, а против любого ее члена или сторонника теоретически могут завести уголовное дело, Зевждет относится философски:

— Меня лично не волнует, экстремистом ли меня назвали, запретили ли меня. В советское время тоже так было — выгоняли с работы, исключали из университетов. Но и тогда не смогли остановить наше движение. Уходили одни, приходили другие. Находились всегда силы, которые боролись за свои права, писали.

Однако сейчас, по словам Зевждета, сторонники Меджлиса* стали осторожнее: теперь без особой необходимости не устраивают собрания и «больше трех не собираются». Зато люди стали чаще общаться лично и в социальных сетях, высказывать свое мнение на публичных мероприятиях. Изменились методы борьбы, говорит Зевждет, потому что «с поклонскими разговаривать бесполезно».

— Меджлис будет до тех пор, пока мы не восстановим все наши права. А произойдет это в случае создания крымскотатарской государственности в Крыму. Раньше об этом не говорили, а теперь говорят, что крымские татары — коренной народ Крыма, — сказал Зевждет.

 

Эрвин

 

Эрвин Ибрагимов, 30 лет, делегат Курултая

Бабушка и дедушка Эрвина со стороны матери попали под несколько репрессий. Дед жил под Ялтой, был зажиточным крестьянином, занимался виноделием, продавал табак. В 1929 году его раскулачили и отправили в Тамбов. Ему удалось вернуться в Крым, но в 1944 году история повторилась. Семью депортировали в Узбекистан. Им удалось вернуться в Крым в 1989 году, когда Эрвину было четыре года.

— Когда мы вернулись с бабушкой, то она не смогла войти в этот дом. [Новые хозяева] подумали, что мы хотим захватить этот дом, и не открыли дверь. Фильм «Хайтарма» [художественный фильм о депортации крымских татар в 1944 году] показывает реалии. Выводы никто не делает. Сегодня то же самое может повториться, — говорит Эрвин.

Поселиться в Ялте не удалось. Семья оказалась в Бахчисарае, где Эрвин в 1999 году пошел в национальную школу, открытую благодаря усилиям Меджлиса*.

— Там я впитал много вещей. Например, жить толерантно со всеми народами, живущими в Крыму, — рассказывает Эрвин.

После школы мужчина поступил в юридическую академию, а после ее окончания получил работу в бахчисарайской администрации. Позже был избран депутатом городского совета.

Когда Россия присоединила Крым, то его депутатские полномочия автоматически прекратились, так как он избирался по украинским законам. Почти сразу Эрвин принял решение уйти с государственной службы: как и другие члены Меджлиса, он был не согласен с аннексией.

— Мы не согласны с той позицией, которую занимает российское государство по отношению к Крыму, — Эрвин стал говорить тише. — Мы считаем, что это нарушение международного права. И сейчас вместо того, чтобы находить диалог с нашим представительным органом, они устрашают людей. Но нельзя закрывать глаза на поджоги мечетей, аресты и исчезновение людей. Это полное нарушение прав и свобод.

Представители новой власти предложили Эрвину возглавить пророссийскую молодежную организацию, снова пойти работать в администрацию, однако взамен попросили сидеть тихо, «просто жить и работать». Он отказался.

Меджлис*, который открыто критикует действия России, для представителей нынешней власти в Крыму, уверен Эрвин, «как кость в горле». Именно поэтому и появилось дело о признании организации экстремистской. Эрвин посетил все, кроме одного, заседания в суде.

— Там все команды прокурорам и судьям шли с центра. Мы живем в XXI веке, но такие процессы отбрасывают нас на несколько веков назад. Все из-за чувства безнаказанности, — вздыхает Эрвин.

В суде прокуроры много раз цитировали слова лидера Меджлиса* Рефата Чубарова, которые и легли в основу обвинительного заключения. Однако Эрвин говорит, что это лишь повод завести дело. Без Чубарова и Джемилева крымские татары не смогли бы добиться восстановления некоторых прав.

— За счет наших лидеров мы открыли свой университет, театр, построили свои национальные школы, открыли национальные детские садики, чтобы сохранить язык, самобытность, духовность. Эти заслуги пытаются дискредитировать. Говорить, что Меджлис* ничего не сделал — это полный абсурд. Сейчас мы боимся повторений 1928 года, 1944 года. Не согласен — значит, отберем бизнес, посадим, депортируем, — Эрвин допивает чашку кофе.

По мнению Эрвина, сейчас в Крыму, как и во всей России, насаждается милитаризированное сознание. Людей призывают брать в руки автоматы и идти воевать. Обостренный национализм, по мнению мужчины, приведет к печальным последствиям, поэтому он по-прежнему готов выступать за те ценности, которые воспитывались в Меджлисе* — толерантность и любовь к родине.

— Я страха не ощущаю. Меня берет обида за мой народ, за его деятелей. Но я со своим мнением, не собираюсь его менять. Я опасаюсь, но потерять родину для меня страшнее.

 

Мустафа

 

Мустафа Асаб, 60 лет, председатель Меджлиса* Белогорского района

Мать и отец Мустафы до депортации жили на побережье Черного моря. Познакомились уже после вынужденного переселения в Узбекистане, построили дом, их семья быстро росла. У Мустафы пятеро братьев и сестер.

Он первый вернулся в Крым в 1989 году, где сумел купить полуразваленный дом. За лето отремонтировал его, перевез семью. «Люди возвращались на пустое место, лишь бы крыша была над головой. Хоть землянка, хоть времянка», — говорит Мустафа.

Позже стал председателем Меджлиса* Белогорского района. После присоединения Крыма на него стали давить силовики.

3 мая 2014 года Мустафа Джемилев, которому российские власти запретили в течение пяти лет въезжать в страну, попытался проникнуть в Крым со стороны Украины. Встречать его приехали несколько тысяч крымских татар. Они попытались перекрыть дорогу и провести Джемилева через «живой коридор», после чего было возбуждено уголовное дело по статье 322 («Незаконное пересечение границы»). 16 сентября в доме Мустафы Асаба прошел обыск. Представители Меджлиса* связывают действия силовиков с неудавшейся встречей Джемилева на границе.

— Утром встал, жена пошла корову доить. Смотрю, во дворе стоят мордовороты в масках, трое в штатском. Зашли люди, в руках решение суда об обыске. Попросили паспорт. Я дал украинский. «А почему вы российский паспорт не получаете?». И еще спросил: «Почему вы так Россию не любите?» Я говорю: «Я в России не жил — не знаю, где хорошо, а где плохо». Я им рассказал об истории, о депортации. А они: «Сейчас Россия другая». И еще вопрос был: «А за что вы так уважаете Джемилева?». Я ответил — за его позицию, за его дела. «А вы знаете, что он американский агент? Он богатый человек, он вас дурит», — сказал он. Это же кгбшная терминология, — рассказывает Мустафа.

Второй обыск прошел в апреле 2015 года. На нем, по словам Асаба, ему пытались подбросить патроны:

— Выложили их на стол, говорят: «Твое? Возьмите, посмотрите». Понятыми стали двое соседей. Но они отказались подписывать [документы об обыске]. Сосед сказал: «Стреляй, сука, но я не буду подписывать». Через месяц мне позвонил сотрудник ФСБ, сказал, что они ведут расследование о том, как мне подкинули патроны. Молодой парень меня спрашивал, была ли у них возможность подкинуть мне патроны. Я сказал, что лично не видел, но у них возможность такая была.

Мустафа Асаб уверен, что это акции по устрашению лидеров Меджлиса*. Суд о признании организации экстремистской — также продолжение давления.

— Это акт устрашения. Говорил про Россию плохо, про Украину хорошо — и все, значит, занимался экстремистской деятельностью. Какую-то часть запугают, кто-то отойдет от дел. Но основной костяк мнение не поменяет в вопросе России и Украины. Наша структура идет поперек политики России, и значит, ее надо или запретить, или уничтожить. Но они не уничтожат. Мы будем инициативной группой, — говорит Мустафа.

 

Нариман

 

Нариман Джелялов, 36 лет, первый заместитель председателя Меджлиса*

Отец Наримана Энвер родился в Крыму в 1938 году. Когда ему было шесть лет, его депортировали. Мать Наримана родилась в крымскотатарской семье, направленной на Урал. Спустя какое-то время ее семья перебралась в Узбекистан, где мать Наримана встретила будущего супруга. В 1988 году Нариман вместе с родителями переехал в Крым.

Мужчина вспоминает, что его отец и мать были далеки от национального движения. Они были скорее аполитичны. Сам он первый раз столкнулся с национальными вопросами, когда пришел работать в газету «Авдет» («Возвращение») — официальная газета Меджлиса*.

— Учитывая специфику газеты, я был далек от объективности. Мы были пропагандистами с точки зрения крымскотатарских идей. Потом я перешел на телеканал ATR [канал на крымскотатарском языке, 1 апреля 2015 прекратил вещание в Крыму из-за того, что не получил лицензию от российских властей]. Вот так было все без цензуры и пропаганды, — рассказывает Нариман.

В 2012 году Нариман стал делегатом Курултая, а потом и членом Меджлиса*. В 2013 году его избрали одним из заместителей председателя. Однако после присоединения Крыма лидеру Меджлиса* Рефату Чубарову запретили въезжать в Россию, поэтому возник вопрос о том, кто должен координировать действия. Двое из пяти заместителей председателя перешли на сторону властей. Их в Меджлисе* называют перебежчиками. Против еще одного зама Ахтема Чийгоза завели уголовное дело. Еще один заместитель Аслан Омер Кьырымлы, как шутят члены Меджлиса*, в почетной ссылке в США.

В итоге Наримана Джилялова избрали первым заместителем, он и стал координировать работу Меджлиса*.

— В 2015 году, когда мне досталась координация деятельности Меджлиса*, мы пришли к мысли, что, может, нам хватит бодаться, попробуем выстроить отношения с властью. И тогда через знакомых в ФСБ я попросил донести до начальства, что 23 февраля у нас есть памятная дата — день рожденья одного из лидеров начала XX века Нома́на Челебиджиха́на, мутфия, автора нашего гимна. И мы попросили друзей поговорить с начальством о том, чтобы нам разрешили провести публичное массовое мероприятие. Мы согласовали бы место, количество, выпустили пар. Да, мы бы там сказали, что нам что-то не нравится или нравится.

Меня пригласили в полпредство, мы говорим с полпредом [Олег Белавенцев]. Вроде нашли общий язык, он дал согласие на мероприятие. Но потом меня пригласили второй раз и начали прессовать — вы должны так и так. В итоге я получил отказы, предостережения. А ФСБ написало письмо в прокуратуру: «Радикально настроенные члены Меджлиса* планировали провести провокационную акцию, направленную против России». Это сумасшествие. Мы собирались почтить память человека и сказать то, что мы думаем. Мы хотели сказать, что мы считаем неправильным, не касаясь вопроса присоединения и целостности, — рассказывает Нариман.

После присоединения Крыма, по словам Наримана, сначала власти пытались договориться с Меджлисом*. В Крым даже приезжала делегация из Татарстана, после чего состоялся ответный визит.

— Мы ездили туда, нам показывали, как хорошо в Татарстане и что так же может быть и у нас. От нас просто хотели публичного признания на фоне флага России, чтобы официальные лица Меджлиса* сказали, что их все устраивает. Мы постарались объяснить, что у нас не вызывает проблем сама Россия, но то, как Россия вторглась на территорию Украины, что она делала с Востоком Украины, с Крымом, нас это не устраивало. Мы считаем, что надо соблюдать международные договоренности. Тем более, мы видели, как в России в последние годы закручиваются гайки с демократическими свободами. А мы привыкли действовать в условиях демократических свобод. И в Украине это действует, хотя и там есть проблемы, — рассказывает Нариман.

На этих встречах, вспоминает первый заместитель председателя Меджлиса*, российские власти в последний раз пытались договориться с Меджлисом*, а потом стали закручивать гайки. Власти Крыма предложили Меджлису* избрать лидером лояльного к ним Ремзи Ильясова.

— «Вы его выбираете своим лидером, и мы работаем хорошо», — говорили нам, — вспоминает Нариман. — Мы отказали, мы не приемлем вмешательства в свои дела. Если он хочет быть лидером, то пусть идет по ступенькам. Тогда стали грозить посадками. Потом было затишье, после которого нам стали перекрывать все и вся.

 

 

Нариман признается, что главная проблема в том, что крымские татары не хотят жить в стране, которая, по их мнению, поступила неправильно. И никто, отмечает первый зампредседателя, не гарантирует, что негативный опыт не повторится.

Мужчина очень много говорит про прокуратуру Крыма. Ее представители неоднократно заявляли, что навещали крымских татар, чтобы поговорить с ними о проблемах. Но, по мнению Наримана, они просто собирали жалобы и доносы на Меджлис*.

— Жалобы были такие: «В 1991 году моя мама попросила денег на оплату электроэнергии, а они — ай-ай-ай, плохие — не дали». Так и крымская власть: «Они говорят, что газ провели, дорогу положили. И почему вы не благодарны нам?». Я им говорю: «Ребята, а вам в голову не приходило, что это ваша обязанность».

В суде, по словам Наримана, прокуроры пытались ввести квазиюридический термин «сторонники Меджлиса*». Ими, по логике обвинителей, могут быть все, кто имеет какое-то отношение к структуре. А это значит, что если решение о признании Меджлиса* экстремистской организацией устоит в российских судах, то можно будет заводить дело на любого представителя объединения. Если сторонник, значит, экстремист.

— В иске говорится о членах Меджлиса*, лидерах, сторонниках и представителях. Мы сразу поняли, к чему идет, и задали вопрос оппонентам [просили объяснить, кто такое сторонники]. Меджлис* — это 33 человека. Никто туда больше не входит. На что госпожа Поклонская сказала, что Меджлис* — это и региональные местные структуры. То есть все, — говорит Нариман.

На стороне властей стали играть и те, кто, по словам первого зампредседателя, перешел «под российский флаг».

— С самого начала среди нас нашли людей, которые играют роль лояльных крымских татар. Среди них и те, кто сами себя предложили, и те, кто мимикрировал. Они сейчас даже больше провластные, чем те, кто сразу поддержал Россию. Сегодня они антимеджлисовцы, клеймят Джемилева и Чубарова. Говорят, правильно, что Меджлис* запретили. Но власть ничего им не дает: ни грим, ни костюмы. Они вообще неубедительны. Единственное, что у них есть, — административный ресурс: нагнуть бюджетников, пригрозить бизнесменам.

В последнее время много лояльных крымских татар начинают свою речь так: «Вы подставляете президента Путина!» Начинает разыгрываться история про барина и царя. Мне это неинтересно. Да, в Крыму крестился Владимир. Отсюда пошло православие. Кто против? Но из Крыма же ислам пошел по территории России. Какие проблемы? Есть много исторических подтверждений о том, что крымскотатарская знать давала деньги на строительства христианских монастырей. Если бы люди немного думали, то мы бы нормально сосуществовали.

Со мной говорил товарищ, который сразу на ту сторону ушел и говорит: «Надо прогнуться, чтобы они поняли, что мы не враги». Я ему говорю: «Мы не враги Российскому государству. Мы просто не согласны с тем, что оно делает». В Кремле не хотят, чтобы в Крыму у татар было что-то нормально. Хотят русский мир и ничего больше. Крымскотатарский Крым разрушает русский мир в Крыму. Разрушаются мифы о нашей исконной земле в том понимании, в котором его презентуют, — Нариман говорит спокойно и уверенно.

 

 

Нариман уверен, что после решения суда крымские татары по-прежнему сохраняют спокойствие. Но если давление продолжится, не исключает, что наступит радикализация, особенно среди молодежи. По его словам, пока «на площадь никто не выходит, но критическая масса может созреть».

— Россия упустила тысячу возможностей договориться за эти два года. Нужно было сделать элементарные вещи — реализовать историческую справедливость — создать Крымскую республику. И это не означает, что везде мы [крымские татары]. Не захотели — потому что русский мир, исконно-русская земля, христианство. Я не знаю, как сейчас исправляться. Даже если начнут делать какие-то вещи, должно пройти много времени, — говорит Нариман.

При этом он подчеркивает, что и ему порой страшно, но другого выбора у него нет, так как за ним стоит весь народ.

— Переживаю за себя, за свою семью. Мне приходят сигналы о том, что может произойти что-то нехорошее. Например, не пустят обратно в Крым. Мне пророчили, что посадят. Я из Крыма уезжать добровольно не собираюсь. Я переживаю за свою молодую семью. Я не бесстрашный. Но если ты занимаешься общественной работой, ты в какой-то момент перестаешь принадлежать себе. Когда тебя делегируют, то ты уже считаешь трусостью отказаться, — Нариман ни на секунду не отводит взгляд.

 

Эмине

 

Эмине Авамилева, член Меджлиса*, юрист

В 1944 году бабушку и дедушку Эмине депортировали из Крыма вместе с четырьмя детьми. На тот момент матери Эмине было девять лет. Семью отправили в Узбекистан.

— Моя бабушка была высокоорганизованной. В вагоне, в котором их везли, никто не умер. Она бегала на станциях, брала кипяток и что-то для обработки самого вагона. Поэтому с их вагона трупы не выбрасывали, хотя в других такое случалось. И на спецпоселении все кучковались возле нее, — вспоминает Эмине.

Практически каждое лето семья Эмине приезжала в Крым. Бабушка и дедушка подходили к своему старому дому, стучали в дверь, но им никто не открывал. Новые хозяева боялись.

В 1975 году дедушка сумел вернуться в Крым. Это произошло во многом из-за того, что у него было несколько орденов Великой Отечественной войны. Позже он перевез семью, их поселили в степном районе.

В суде Эмине представляла интересы Меджлиса*. 4 мая ее пригласили забрать решение. Женщина подошла к 11 утра, но ей сказали, что бумагу на руки она получит в 14:00. К 15:00 этого не произошло. Еще через час ее вновь попросили подождать. В итоге отдали документ за пять минут до окончания рабочего дня — в 16:55.

 

 

 
 
 

Суд в своем решении ссылается на закон «О противодействии экстремистской деятельности», в котором сказано, что любая общественная, религиозная или иная организация может быть запрещена или ликвидирована, если она нарушила права и свободы человека, причинила вред здоровью граждан, общественному порядку и безопасности и другое. Эмине уверена, что Меджлис* будут подводить к термину «иные организации», так как в российском законодательстве нет такого понятия, как представительный орган, которыми являются Курултай и Меджлис*.

— Они далеко не отступили от формулировки прокурора, но в то же время они не пишут, что Меджлис* — это общественное определение, — говорит Эмине Авамилева.

Также в решении суда как проявление экстремизма расценена акция по встрече Мустафы Джемилева на украинско-российской границе в мае 2015 года. Тогда пострадали несколько сотрудников спецподразделения «Беркут», после чего участников акции осудили.

— У них логика такая: если бы не было решения Меджлиса*, люди бы туда не пришли. Люди пришли, но они еще и проявили насилие к этим людям. Меджлис* же не говорил, что нужно прийти туда и сделать что-то конкретное: кого-то толкнуть, ударить несколько раз. Это их личные действия, — говорит Эмине.

В вину Меджлису* ставят и многочисленные заявления Рефата Чубарова о гражданской блокаде Крыма, упоминаются взрывы на опорах ЛЭП, из-за чего полуостров в конце 2015 года остался без света. Это также приравнивается к экстремизму.

«21 ноября 2015 года персонал магистральных линий Южной ЭС был заблокирован протестующими на расстоянии 500 метров от места событий; о дальнейших действиях протестующие обещают уведомить после заседания Меджлиса*, что подтверждается информацией на сайте Укрэнерго», — говорится в решении суда.

— Ни на одном из заседаний Меджлиса* мы никогда не обсуждали ни один из эпизодов или намерений гражданской блокады — продуктовой или энергетической. Фсбшники прекрасно знают содержание наших скайп-конференций, но они пишут то, что им удобно, — недоумевает Эмине.

«С учетом представленных суду доказательств в их совокупности суд приходит к выводу о том, что непосредственно с участием Меджлиса* была организована блокада представителями „Укрэнерго“ ремонтных работ по восстановлению опор воздушной линии электропередачи...» — говорится в решении.

В итоге суд пришел к выводу, что «характер допущенных организацией нарушений, а также вызванные ими последствия являются настолько существенными», что Меджлис* необходимо запретить. А руководители, подстрекающие к насилию и проводящие политику, не уважающие демократию, отрицающие права и свободы, не могут требовать защиту, предусмотренную действующим законодательством.

— По моему мнению, они не смогли доказать то, что это деятельность Меджлиса*. Я этого не вижу здесь. И это не эмоции, — говорит Эмине.

На предпоследней странице решения суда указано, что запрет Меджлиса* «не повлечет нарушения права крымскотатарского народа на политическое, экономическое, социальное и культурное развитие, не будет препятствовать фундаментальному праву народа на самоопределение». Именно об этом на заседаниях говорила сторона защиты — право коренного народа жить и работать на родной земле.

— Мы их выдержками из конституции били, говорили о праве народа на самоопределение. Мы спрашивали, почему вы не даете крымскотатарскому народу реализовать это право. Мы об этом говорили, как представительный орган. Возьмите Коми, Чечню, Ингушетию... Там заложен принцип народа на самоопределение. Это очень хитрое решение. Они по всему тексту берут Меджлис* в кавычки [как организацию, а не как представительный орган], — отмечает Эмине.

 

 

Члены Меджлиса* намерены оспорить решение Верховного суда и при необходимости дойти до Европейского суда по правам человека.

— Наша организация похожа на гибкий предмет. По резине можно долго кувалдой бить, но так не скоро ее разорвешь. Нужен другой подход, — отмечает Нариман Джелялов. — Да и разрушать нечего. Надо разрушать умы людей. У России столько времени нет, чтобы побороть. Иначе придется прибегнуть к таким репрессиям, после которых реакция будет со стороны сообщества иной.

*Меджлис — запрещенная в России экстремистская организация.