Государственный совет Коми готов поддержать только две поправки в законы о добыче нефти, которые больше года назад на круглом столе в Усинске предложили его участники. Депутаты местного парламента рассмотрят их осенью и после, скорее всего, передадут свои предложения в Госдуму РФ. Как отметил руководитель энергетической программы «Гринпис России» Владимир Чупров, он надеялся, что Госсовет поддержит как минимум пять поправок, которые создадут предпосылки, чтобы нефтяные компании допускали меньше нефтеразливов. Однако этого не произошло. Кроме того, в интервью «7x7» эксперт выразил мнение, что происходящие в мире события помогут быстрее снять «нефтяное проклятие» с России.
Год назад «Гринпис России» подготовил доклад «Нефтяное загрязнение: проблемы и возможные решения», в котором собрал предложения и рекомендации в изменение законодательства. Еще несколько поправок предложили другие организации. Владимир Чупров тогда отметил, что на всех стадиях добычи нефти есть «серые зоны», позволяющие компаниями уходить от ответственности: «Проблема нефтеразливов, условно говоря, может быть разложена на пять этапов. Первый — это предотвращение разливов. Это то, что помогло бы стимулировать компании не допускать разливы, инвестировать в пока еще работающую, но уже старую ветхую трубу. Второй — информационный — если разлив произошел, то есть очень тонкий момент: как о нем узнают надзорные органы, потому что сегодня нефтеразливы часто попросту скрываются. Третий этап — фиксация нефтеразливов, потому что часто разливы происходят в труднодоступной местности. Кроме того, есть много межведомственных нестыковок. Четвертый этап — подсчет ущерба. Там много серых зон и дыр, которые дают тысячекратную разницу при оценке ущерба. То есть можно заплатить 100 млн рублей, а можно — 10 тыс. рублей. И оба варианта возможны в зависимости от того, как повернуть дело. И пятый вариант — ущерб подсчитан, начинается его компенсация деньгами или рекультивацией. И к рекультивации очень много вопросов».
Беседа с Владимиром Чупровым состоялась после VI Гражданского форума в Сыктывкаре, где он выступил на экологической секции.
— К каким результатам вы пришли спустя год?
— На региональном уровне есть две поправки в законы, которые готовятся в Госдуму. Мы надеялись, что они пройдут весной, но историю перенесли на эту осень. И новый Госсовет, надеюсь, две поправки, связанные с повышением ответственности за разливы, подаст. На федеральном уровне «Гринпис» продолжил лоббирование по продвижению наших поправок, которые мы презентовали в Усинске. На сегодня одна принята в виде поправки в Постановление правительства РФ. Она не ключевая, но тоже важная. Это проведение тренировок ПЛАРН (План по предупреждению и ликвидации аварийных разливов нефти и нефтепродуктов) до того, как начались буровые работы. До сих пор это можно было делать через три года после их начала. Это абсурд полный, он устранен. Это «дырка», которой активно пользовались и «Газпром», и «Роснефть» на арктическом шельфе. И сейчас компании как минимум будут тренироваться на случай разливов, до начала бурения.
Две свежие поправки мы сейчас отслеживаем, это инициатива Минприроды России. Они уже прошли стадию публичного рассмотрения и идут в правительство для внесения изменений в КоАП. Первая поправка касается штрафов за неисполнение предписаний надзорных экологических органов. Странно, но до сих пор этого не было. Допустим, инспектор выписывал штраф, суд принимал решение, но можно было ничего не исполнять, потому что наказания за это не было. В КоАП, соответственно, есть штрафы за невыполнение предписаний финансовых органов, органов архитектурного, культурного надзоров, всех, а вот экологического не было. Сейчас этот пробел устранен.
Вторая поправка, которая, тоже надеемся, дойдет до финиша, и она в том числе основывалась и на наших предложениях — повышение штрафов за сокрытие или искажение информации о разливах. Донской [министр природных ресурсов РФ Сергей Донской] буквально на днях заявил, что они будут увеличены в сто раз для юридических лиц. Ну и десятки тысяч для руководителей предприятий. Соответственно, идет спецификация, что речь идет именно об авариях с нефтеразливами, а не просто о каких-то экологических нарушениях. Эту размытость надо, конечно, убирать — что считать экологическим нарушением. Очень важно, что это поправки в КоАП. Сейчас аналогичная статья есть в Уголовном кодексе. Чтобы наказать в 2013 году руководителя «РусьВьетПетро» за разлив на Колве, нужно было довести ситуацию до региональной катастрофы с тем, чтобы директор пошел под уголовную статью. Он был осужден, заплатил, кажется, 300 тысяч рублей, но такие случаи редко доходят до финиша. Если наказание будет продублировано в КоАПе и там будет четко сказано, что за искажение информации о любых разливах полагается штраф, то мы надеемся, что практика наказания спустится с катастрофических разливов до мелких и средних разливов на промысловых нефтепроводах.
— Из 20 предложенных поправок только пять серьезно рассматриваются. А я напомню, что вы пошли не напрямую в Госдуму, а предложили внести поправки региональному парламенту. И выбрали для этого Коми. Насколько этот опыт успешен? И, в частности, на примере Коми.
— Мы надеялись на большее количество правок [которое поддержит Госсовет Коми]. Мы очень надеялись, что пройдем этот путь за восемь месяцев. Вот уже больше года Госсовет республики пока не «разродился». В этой связи для нас получается, что работа напрямую с федеральными органами развилась в течение этого года гораздо быстрее. Потому что там есть свой «моторчик», свой «драйвер» под названием «имидж страны», «имидж правительства». Все эти проекты — это то, что бьет по имиджу лично президента Российской Федерации. И в этой связи министерства и профильные органы мотивированы. Потому что у них есть такой «моторчик» в лице очень высоко стоящих политиков.
— То, о чем вы говорите, — это не системное видение проблемы, а ситуативное.
— У нас вся страна этим и живет. У нас нет какой-то системности, и этого не хватает не только в экологии, а почти везде, где речь идет о государственных интересах. Обычно это происходит в режиме какой-то компанейщины для галочки. Но как только в дело включается интерес конкретного человека или клана, тогда законотворчество превращается в реальное творчество. Яркий пример — это количество и яростный «натиск» поправок по снижению уровня экологических экспертиз, по разрешению «царских охот», об ограничении прав экологических инспекторов. Каждый год мы видим по три-четыре такие инициативы на федеральном уровне. Очевидно, что за таким законотворчеством стоят интересы каких-то акционеров, кланов, которым нужно отменить экологическую экспертизу или разрешить строительство на ООПТ. Сейчас вот отбили парк «Самарская Лука», который собирались застраивать коттеджами. Там, где есть интересант в лице большого бизнеса с большими деньгами, все это согласовывают очень быстро, в какие-то дни. А не месяцы, как с ситуацией по разливам.
— Возвращаясь к Госсовету Коми. Я не понимаю, почему он поддержал только две поправки?
— Я, на самом деле, надеялся на пять, которые были бы более важными. Например, вопрос о создании федеральной госстатистики по объему разливов. Сейчас этого нет. Сколько льется в стране — никто не знает! И площадь замазученных земель на федеральном уровне тоже неизвестна. Это колоссальная проблема. Для магистральных нефтепроводов это требование статистики есть, а для промысловых — нет. Почему Госсовет Коми такой инерционный и не стал более активным в этом проявлении — хороший вопрос. Не знаю. Может, какая-то политическая боязнь, страх перегнуть палку или быть слишком первым, передовым.
— Когда мы год назад общались, мне кажется, вы старательно избегали политизированности этого вопроса, но я спрошу еще раз. Мы же понимаем, что в этих экономических условиях ничего не поменяется, пока не будет политической воли, и она не предвидится на ближайшем горизонте. Если бы она возникла, то процессы были бы запущены. Вы эту политическую волю видите в перспективе?
— Честно говоря, пока ее очертаний я не вижу, но я вижу предпосылки, которые могут ситуацию кардинально изменить. Первая — падение цен на нефть. Нефтяная отрасль перестает быть «священной коровой», которая является практически единственным крупным донором в федеральный бюджет. Это первая надежда, что здесь что-то произойдет. Вторая — это то, что в связи с санкциями и падением рынка углеводородов, угля в том числе, а не только нефти, начинает приходить понимание, что вообще нужно делать импортозамещение и создавать не сырьевую экономику, вещи, не связанные с нефтянкой, включая зеленую энергетику. Это понимание тоже приходит. К сожалению, сказать, кто будет лидер и когда здесь будет перелом, я не могу. Может, это все произойдет быстро, через какой-то кризис, коллапс и, не дай бог, революцию. Может, это произойдет медленно и плавно, но тогда нужно запастись терпением. И надеяться, что, может быть, внуки увидят эту новую ситуацию, когда мы не зависим от нефти.
Пока же цифры говорят сами за себя: нефтяные компании ежегодно платят штрафы примерно в 10 миллиардов рублей. На самом деле, цена вопроса, если бы госорганы срабатывали по всему объему разливов, то они собирали бы в казну 100–200 миллиардов рублей. На порядок больше. Если бы это было так, тогда у нефтяных компаний появился бы стимул вкладывать эти же 100–200 миллиардов ежегодно в замену труб примерно в течение 6 лет. Это цена решения проблемы разливов. Откуда взять эти средства? Понятно, что из прибыли, так как повышение себестоимости и капитальных затрат отражается на рентабельности.
А теперь о прибыли. Прибыль всех нефтяных компаний, работающих в России, — примерно триллион рублей в год. То есть лестницу чувствуете? Нефтяным компаниям легче заплатить десять миллиардов, чем изъять из прибыли 200 миллиардов рублей, потому что прибыль упадет на 10–20%. Это экологический демпинг, за счет которого сохраняется рентабельность нефтяных компаний в 16% даже в условиях кризиса. Если она падает, тогда возникают вопросы у акционеров и банков, которые кредитуют ту же «Роснефть». Но и это еще не конец истории.
По разным оценкам, нефть обеспечивает в федеральный бюджет от 4 до 7 триллионов рублей ежегодно. И получается, что есть государство, у которого, с одной стороны, есть бюджет, а с другой стороны, есть разливы. Государство говорит: «Ребята, вот вы мне гарантируйте эти 4–7 триллионов ежегодно в доходную часть бюджета». Нефтяные компании «говорят»: «А вы нам гарантируйте триллион прибыли, иначе мы теряем рентабельность, и тогда мы вам не гарантируем поступления в бюджет. Что для этого надо? Налоговые льготы, другие преференции, а также нужно закрыть глаза на проблему разливов. Росприроднадзор может фиксировать 17 тысяч тонн нефтеразливов ежегодно и взыскивать штрафы в размере 10 миллиардов рублей. И при этом забываем про программу по модернизации труб за 200 миллиардов».
Круг замкнулся.
Но с падением цен на нефть резко упали таможенные платежи и другие налоги. Поэтому получается, что 4–7 бюджетных триллиона может очень быстро сократиться и до двух, и до одного, что означает мощнейшую брешь в федеральном бюджете. То есть нефтяные компании становятся уже не такими важными.
Я надеюсь, что это нефтяное проклятие на каком-то этапе начнет уходить с нашей повестки. И мы увидим такие выступления, которые мы видели на сегодняшнем экономическом форуме, когда Вексельберг в присутствии руководителя президентской администрации Иванова, Донского и всех наших уважаемых политиков заявил: надо развивать возобновляемую энергетику и начинать с северного завоза. Вексельберг — это крупный инвестор, крупный бизнес. И если об этом говорит крупный бизнес, значит, за этим стоят реальные экономические тренды. В Якутии уже развивают ВИЭ, экономия топлива до 50%. Нам нужно идти туда, где давно уже Китай. Там сейчас производят столько электроэнергии на ветряках, сколько весь «Росатом» производит в России на атомных станциях. И они останавливаться не собираются. У них в планах — выведение этой энергии на 10 и 20%, сокращение потребления угля. Есть тренд.
Поэтому, отвечая на вопрос, есть ли свет в конце туннеля, могу сказать — есть предпосылки для того, чтобы мы его увидели.
* * *
Интервью на эту же тему у Владимира Чупрова взяли члены «Комитета спасения Печоры». Его можно прочитать на сайте общественной организации.