7 ноября в сыктывкарском антикафе «Кампус» (ул. Советская, 8) выступит регги-музыкант, лидер группы Jah Division Герберт Моралес. Перед концертом корреспондент «7х7» поговорил с ним по телефону о растафарианстве, Бобе Марли и Хармсе.
— Для меня музыка регги, которую вы играете, была не просто музыкой, а частью огромного культурного пласта, связанного с такой вещью, как растафарианство. Вы можете объяснить в двух словах, что это такое? Хотя в двух словах, наверно, не расскажешь, но в общих чертах. И как оно приживается на нашей холодной российской почве?
— Эта идея мне нравится, потому что она мне близка. Генетически близка по духу. Самое главное, чтобы все было натурально, естественно, чтобы человек радовался любви, природе, солнцу, поэтому для меня эта идея — религия. Я вообще православный растаман. А в России «раста» прижилась, потому что это, опять же, доброта. И если «раста» — это доброта и улыбка, то нормально и естественно, что многие люди считают себя растой.
— Мне кажется, многие даже неосознанно являются растафарианцами. Кстати, это же был даже принц рас Тэфэри, который взял имя Хайле Селассие, что связано со Святой Троицей и с христианством.
— Конечно, вообще очень сильно связано. Растафарианство дало миру музыку регги, а в этой музыке существует, можно сказать, сама религия. Первоначально в регги-музыке было очень много религиозности.
— Молитвы, да? А вот если вспомнить про нашего замечательного Боба Марли, про которого знают, наверно, все, то многие его песни были такими, достаточно революционными — «вставайте, боритесь за свои права». Как это все соотносится, и есть ли такое в вашей музыке?
— Вообще, призывы не знаю. Меня больше романсы интересуют в некотором роде… Призывы — это целое искусство. У Боба Марли это получалось. Вообще, сама раста-идея, как ее видел Боб Марли, была еще и замечательна тем, что там не было все про Хайле Селассие. Там было — «Африка вставай». В ней очень много было революционного. А что касается меня, то это прекрасная возможность на русском языке и изумительной русской культуре на музыке регги аккуратненько выразить ту красоту, которую можно выразить благодаря словам. Это же так красиво.
— Я знаю, что вы в одно время увлеклись поэзией обэриутов. В частности, Хармса, и писали песни в том числе и на его стихи. На стихи Веденского, или, может, я путаю. Скажите, когда это у вас началось, и с чем это связано? И как это можно связать с той же растафарианской культурой?
— Мне кажется, очень даже легко, потому что обэриуты — это просто люди, как растаманы. Потому что главное правило растамана — все делать красиво. А обэриуты, как Хармс, все делали красиво, он выглядел великолепно. Он жил очень интересно, и я мог бы сказать, что растафарианство и обэриутство очень связаны. Они дают возможность в холодном мире выживать с музыкой. Открыл Хармса, и в любой момент найдешь четверостишие, которое тебя обязательно улыбнет. Шедеврально. Замечательно, что такой писатель был в нашей истории.
— Вы знаете, у меня от Хармса немножко другое впечатление. Его читаешь-читаешь-читаешь, тебе на протяжении чтения весело-весело-весело, а по окончании чтения как-то жутковато. У вас нет такого? Может, это что-то специфическое русское, не знаю.
— Не знаю, может быть, есть чувство, что все доходит до гротеска. Там уже все превращается во что-то взрывное и даже мрачное. Но все-таки если быть оптимистом по жизни, то в этом мраке видишь шедевральное искусство.
— А вам не кажется, что и музыка регги, и обериуты, и ваша культура связаны с вашим происхождением: папа — кубинский революционер, а мама – русская дворянского рода. Чувствуете ли вы в себе это на уровне корней?
— Искренне чувствую. И могу сказать, что Ямайка и Куба — это моя родина.
— А Россия?
— Ну конечно же. Я подразумеваю русскоязычный мир, который может называться другими словами и другими государствами. Русская культура спокойно живет и в Прибалтике, и в Казахстане…
— Мне всегда казалось, что в русском характере есть такая и сумбурность, и миролюбие, и готовность принять в себя и другие культуры, при этом оставаться собой. С другой стороны, в нынешнем обществе я вижу примеры жуткой нетерпимости по национальному признаку. Наблюдали ли вы это в течение жизни, и можете ли вы сказать, по вашему мнению, у нас сейчас подъем или спад национальной нетерпимости, и как вы к этому относитесь?
— Я, конечно, в Советском Союзе расизма не ощущал. Я и сейчас никакого расизма не ощущаю, но могу сказать, что государство себя стало вести жестче по отношению к людям. Я бы сказал, сейчас неприятная ситуация между народами, которые раньше были одной большой страной.
— Вы хотите обратно в Советский Союз?
— Я хотел бы прогуляться по царской России. Это было последнее время, когда был порядок. Москва была красивым городом, в ней люди жили замечательные, заботились о детях, об образовании, все было прекрасно.
— А сейчас какое у вас ощущение от нашего времени? Я прекрасно понимаю, что вы своим всем творчеством способствуете, чтобы в мире было просто больше любви. Какое у вас ощущение от времени, и нужно ли прикладывать больше сил?
— Да, конечно, мне кажется, единственный вариант, чтобы жить по-растамански, по-божески — это прежде всего выполнять свою собственную функцию, свою работу во благо людей, семьи и во благо нашей страны. То есть надо больше работать, чтобы разгорелся дух.
— Вы знаете, быть может, даже у некоторых поклонников растафарианства сейчас будет разрыв шаблона. Потому что они понимают: не лежать на солнце, отдыхать в гамаке, курить марихуану, смотреть на прекрасных девушек, слушать музыку… А вы тут говорите, что надо больше работать и так далее. Как это все согласуется?
— Это все было в текстах Боба Марли. Я думаю, нужно больше сочинять песен, стараться больше устроить мероприятий, концертов, тогда получается это движение вперед, которое всем нам нужно.
— На каком из ваших последних концертов вы, может быть, почувствовали ответную волну такой любви, добра и готовности преобразовывать мир в лучшую сторону? Или, может, вы всегда это чувствуете?
— Всегда. Я смотрю на публику, это очень красивые лица, очень красивые глаза. Это умные интеллектуальные люди. Поэтому я перед ними отвечаю всем своим сердцем, всем своим мозгом, чтобы они ушли заряженные на какое-то время, потому что есть эта доброта. Доброта — это очень положительное качество, которое никогда нельзя забывать.
— А вам никогда не казалось, что в силу своей деятельности вы оказываетесь в некоем избранном обществе, в обществе неких милых чудесных людей, и не так часто, может, сталкиваетесь с реальной жизнью, которая более жестока в чем-то?
— Да, я стараюсь, чтобы окружение мое соответствовало моим пожеланиям, что ли… То есть, в принципе, стояние на месте — это, в общем-то, не означает стояние на месте. Это значит организовывать концерты, в каждом концерте надо участвовать. И эта работа меня сейчас полностью окружила, заняла, и я очень рад, что вот так получается.
— Вас надо спрашивать больше о творчестве, о музыке, но мой вопрос снова не о том. Он больше геополитический. Вавилон, условно, снова наступает, сейчас его больше, чем в начале двухтысячных. Как вы это ощущаете, и кому-то, может, надо в двух словах объяснить, что такое Вавилон, и что вы в это вкладываете?
— Ну, Вавилон — это когда в жизни человек считает, что самое главное — это деньги. Деньгами измеряется время, деньгами измеряется дружба, отношения. Это удобно и хорошо. Это основа мировоззрения. В принципе, это когда все можно посчитать. Политика такая, позиция. Она не человеческая. Она, мягко говоря, как установка для машин. И у любого человека есть всегда противодействие. Человек всегда найдет выход, чтобы оставаться человеком. «Вавилон» сейчас очень сильно раскрыл крылья над нашей страной, но я надеюсь на то, что в России живет огромное количество прекрасных, талантливых и очень умных людей. И это самое главное. Для них я и работаю, для них я и пою, гитару преподаю, чтобы жизнь имела смысл. Ну да, деньги это здорово. Можно поразвлекаться недельку, но скучно.
— А что тогда главное в этой жизни?
— Мне кажется, каждый человек должен сделать что-то в этой жизни серьезное. Для начала он должен узнать причины, узнать, что же это такое в его случае, в чем его предначертание, предназначение. Это первый вопрос. Потому что если он это понимает, он идет по правильному, ровному пути и добивается цели. А значит, он удовлетворен. Не оттого, что он заработал много денег, а оттого, что он добился своей личной цели, что он сделал какую-то клевую операцию, научил чему-то клевому другого человека, что он поднял настроение многим, это здорово.
— От вас масса позитива исходит, это очень здорово. Но следующий вопрос, который я вам хочу задать, для меня скорее грустный и печальный: если обратиться к религии — православию и христианству — в Библии есть строка про того, кто обманывает «малых сих», и сейчас, как мне кажется, «малых сих» обманывает наше СМИ, и не чувствуете ли вы в этом роде сгущения туч?
— Конечно, чувствую. Я здесь живу и даже не знаю, о чем говорить. В принципе, растаманы аполитичны. А сейчас как рассуждать, я даже не знаю, я же воспитан в Советском Союзе.
— Бывали ли вы в Сыктывкаре, и есть ли у вас из Коми друзья? Может быть, вы знаете наших музыкантов?
— В Сыктывкаре я не был, но очень хочу побывать. Знакомые есть, Боря Суранов. Просто замечательные, высокие люди.