Если не Путин — то кто?

Интернет-журнал «7x7» предлагает вашему вниманию текст Станислава Белковского для The NewTimes. В нем известный российский политолог размышляет о том, к чему пришли не самые простые взаимоотношения президента Путина с элитами страны, и чем для России может обернуться этот конфликт. 

 

 

 

 

Многие скажут, что сегодня сама постановка вопроса выглядит как минимум преждевременной. Что 85 % рейтинга доверия Путину (по ВЦИОМ) и очевидное отсутствие у действующего президента РФ физической возможности уйти по-хорошему, тихо и мирно — особенно после аннексии Крыма и дальнейших попыток дестабилизировать Украину — снимают тему «если не Путин» с актуальной повестки дня. Что ж, роковые вопросы и надо ставить, пока они кажутся несвоевременными. Когда они становятся своевременными — уже бывает слишком поздно. Ситуация выходит из-под разумного контроля организованных человеческих сил.

 

 

 

Ситуация в России за последние три месяца, с момента свержения и бегства украинского президента Виктора Януковича, качественно изменилась. И совершенно не факт, что в пользу Путина.

 

С момента формального прихода к власти в 2000 году Путин был гарантом интересов российских элит. И той их части, которая сформировалась при Борисе Ельцине, и новых допущенных к столу, пришедших с новым президентом из глубин его лично-служебной биографии.

 

С одной стороны, Путин был буфером между элитами и русским народом, элиту ненавидевшим (и продолжающим ненавидеть). Народу предлагалась идеологическая жвачка, зачастую в псевдосоветском стиле, про «равноудаление олигархов», «подъем России с колен» и т. п. Элиты же, в интересах которых функционировал режим, от потребления жвачки были освобождены. Стабильность этого режима обеспечивали имя и образ Путина, «раба на галерах» (с).

 

С другой — ВВП призван был создать все условия для легализации элит в международном масштабе. Прежде всего — в евроатлантическом мире, с которым связаны личные жизненные стратегии большинства богатых и влиятельных людей страны.

 

Бремя этих обязанностей до весны 2014 года Путин нес вполне добросовестно. Конечно, бывали и эксцессы типа Гусинского — Березовского — Ходорковского, но они в конечном счете не противоречили логике внутрэлитного бытия. Ведь «путинский пакт» предполагал платой за галерную ответственность, от которой элиты были и в теории, и на практике освобождены, фундаментальную политическую лояльность. Предполагающую, что: а) никто не покушается непосредственно на президентский пост и полномочия главы государства; б) мощные общенациональные медиа не используются для борьбы против Кремля; в) никто, считающий себя закономерным членом команды, не имеет право выносить сор из избы и открыто компрометировать своего президента, какие бы субъективные обиды и шероховатости ни накопились.

 

В этом смысле элиты всегда могли оправдать — и оправдывали — и изъятие медиаактивов Гусинского (а не надо было ввязываться в бой с государством, от которого ты все и получил!), и опалу Березовского (слишком много заслуг себе приписывал, слишком любил отступать от правил), и драму Ходорковского (а кто его просил лезть во власть — быть внутри системы и не зависеть от системы нельзя).

 

Но «русскую весну» (об иронии истории, застрявшей в этом бренде, мы, должно быть, вспомним еще не раз) никогда, с позиций большей части РФ-элит, оправдать нельзя.

 

 

 

Подставив ближних своих под международные санкции, Путин перестал быть гарантом интересов людей, которые привели его к власти и 14 с лишним лет образовывали ее подножие. Он принес их жизненно важные интересы в жертву весеннему обострению: страху перед фатальным поражением на Украине и жажде мести Западу, который столько лет обманывал нашего героя. Уверен, что никто или почти никто из наших элитариев не готов отказаться от пресловутой программы международной легализации, включающей и образование для детей/внуков, и здравоохранение для всей семьи (в путинской-то России эти отрасли хиреют верно и уже даже не медленно). Поменять бизнес-стратегию или политические планы — сложно, но в принципе можно, ничего страшного. Столкнуться в зрелом возрасте с необходимостью смены личной жизненной стратегии, пестуемой четверть века, — куда больнее.

 

Авторы анонимных апокрифов утверждают, что один весьма близкий к президенту бизнесмен (назовем его условно Геннадий) лично просил не торопиться с аннексией Крыма, так как «мы все от этого сильно пострадаем» (формулировка недословная, но по смыслу). Ответ был: «да-да-да», со всеми стремительно последовавшими за тем отсоединительно-присоединительными мероприятиями. А один из основных федеральных чиновников (условно — Дмитрий) хотел просто выяснить, в чем же состоит стратегия странной войны на украинском фронте. На что услышал нечто вроде: не дергайся, придет время, что-нибудь да расскажу.

 

Сегодня, впервые за четырнадцать с половиной лет, ВВП выглядит предателем интересов выпестованной им правящей корпорации. А чтобы позволить себе такое предательство, надо как минимум уничтожить опорный класс и создать себе новую элиту. В режиме типа опричнины. Об этом в России мечтают многие, особенно «дети поражения» — люди моего и двух смежных поколений, не простившие современным элитам и международному империализму (во главе с США, разумеется) краха нашей великой империи. Разговоры об этом — впрочем, вполне безобидные и бесплодные — идут с января 2000-го. И вот впервые нечто подобное начинает материализовываться. Прапорщик Стрелков-Гиркин рискует оказаться бóльшим путинцем, чем какой-нибудь Роман Абрамович.

 

Так они не договаривались. И для одних это означает «пора валить», а для других — вопрос, вынесенный в заголовок этой статьи: «Если не Путин — то кто?».

 

 

 

После аннексии Крыма нередко приходится слышать, что Путину изначально была присуща некая стратегия возрождения империи, только 14 лет он этим не занимался, а на пятнадцатом году правления — наконец-то прорвало.

 

На мой взгляд, никакой имперской стратегии как не было, так и нет.

 

Путин — охранитель. Устоев, традиций, территории, наследия. Самое страшное слово для такого человека — «революция». И свое нынешнее наступление Путин, скорее всего, воспринимает как оборону. В его собственном понимании, он не пытается обрушить миропорядок — напротив он хочет его спасти. Ведь что такое глобальный порядок по-путински? Это система, гарантированная крупными странами, каждая из которых имеет свои жизненно важные интересы. Например, США — везде, а Россия — в пределах своей бывшей империи, то есть на постсоветском пространстве. А каждый народ имеет то правительство, которое заслуживает, — потому алгоритм смены власти никакому государству не должен быть навязан извне. Вот и все.

 

В начале прошлого десятилетия около Кремля были популярны идеи, что России стоило бы возглавить движение постсоветского мира в направлении ЕС и НАТО. Но с каждым годом пребывания у власти в Путине нарастали представления, что коварный Запад, которому нельзя верить, может вот-вот поменять российский режим принудительно. При помощи российской «пятой колонны», разумеется. «Арабская весна» в этом плане произвела на хозяина Кремля гнетущее впечатление. Потом — Болотная площадь и проспект Сахарова. Дальше — пленение экс-аналитика АНБ США Эдварда Сноудена. Который раскрыл Путину глаза: оказывается, американцы прослушивают все, включая очень частные и деликатные разговоры мировых лидеров (не исключая самого ВВП). А значит, скрыть от США почти ничего нельзя. Наконец, прямо в дни путинского триумфа на сочинской Олимпиаде проклятые американцы (а кто же еще!) организовали очередной госпереворот на Украине — не иначе, чтобы приложить российского президента мордой об стол. А что было бы завтра — база НАТО в Севастополе? И с чем ВВП ушел бы в единый учебник всемирной истории? С репутацией русского царя, позорно растратившего наследство?

 

Он не мог этого допустить. Потому сверг самого себя прежнего и привел к власти себя, но нового. Пригасил перестройку-2, устроив ГКЧП-2. И тем самым, несмотря на временную консолидацию широких народных масс вокруг имперских фантомов и комплексов, ускорил программу имперского саморазрушения. ГКЧП-2 может продолжаться какое-то время, но не очень долго. Для многолетнего поддержания такой модели банально нет ресурсов: ни экономических, ни, главное, человеческих.

 

Новейшая политика Путина выглядит неистребимо победоносной только в реляциях придворных подхалимов. На самом деле можно говорить, что после аннексии Крыма и бучи на Донбассе/Луганщине (кто бы ее ни финансировал и ни организовывал, без обещаний политического прикрытия со стороны Москвы она никогда бы не началась) необратимым стал процесс не возрождения, а распада российско-советской империи. Ближайшие формальные соратники Белоруссия и Казахстан отшатнулись от «русской весны», явно не желая ее проявлений на своих суверенных территориях. Армения зависла с вступлением в Таможенный союз: одно дело — получать от России скидку на энергоносители, совсем другое — ссориться ради этого со всем честным Западом. «Триумфальный» визит ВВП в Китай выглядит и вовсе забавно: ведь даже цену газового контракта приходится скрывать. В то, что российская промышленность сможет выжить без западных технологий и комплектующих, не верит ни один серьезный эксперт. За «Крымнаш» мы уже расплачиваемся рецессией, признаваемой официальными путинскими чиновниками (смотри, например, выступление Германа Грефа на петербургском экономическом форуме). И т. п.

 

В какой-нибудь из грядущих версий учебника современной истории, может быть, напишут, что «русскую весну» (ГКЧП-2) выдумали специально враги Кремля — как идеальное средство ускорения эрозии путинского режима.

 

 

Термины «революция» и «дворцовый переворот» тоже актуализированы в последнее время. Сразу оговорюсь, что ни к чему подобному мы с журналом The New Times, как законопослушные субъекты и объекты права, не призываем. Мы просто примус починяем.

 

Перводвигателем революционных процессов могут быть в первую очередь все те же люди системы «Стрелков-Гиркин». Они уже начинают понимать, что пропагандистская «русская весна» имеет мало отношения к реальным процессам в России и на постсоветском пространстве. Путина они никогда особенно не любили и даже скорее ненавидели — просто нынче решили воспользоваться темой ГКЧП-2 для реализации своих застарелых планов и амбиций. Если планы не воплотятся, русско-весеннее ополчение может обернуться против истинного виновника торжества.

 

Дворцовые же перевороты в истории всегда происходят, когда один человек противопоставляет себя всем элитным интересам сразу. Вспомним, к примеру, Павла I в Михайловском замке. Да и судьба Януковича довольно показательна. Да, его снес Майдан (по версии Путина — США). А поводом для Майдана стал срыв подписания соглашения об Ассоциации Украина — ЕС. Но переворот вызрел в толще элит еще до этих событий. Когда стало ясно, что экс-президент Украины нарушил базовые правила игры и решил всю полноту политико-экономической власти сконцентрировать в руках членов своей собственной семьи — в прямом смысле слова. А так, опять же в 2010-м, когда приводили Януковича к власти, не договаривались.

 

Может ли смена власти в России по любому из упомянутых сценариев быть мирной и спокойной? Большой вопрос. Настолько большой, что подробно обсуждать мы его сейчас не будем.

 

Скажем только, что ГКЧП-2 может закончиться распадом России точно так же, как ГКЧП-1 окончательно взорвал СССР. Если и когда бодрая «русская весна» сменится тоскливой бесперспективной осенью, быстро может выясниться, что многим регионам больше категорически не хочется кормить ни Москву, ни Северный Кавказ, ни Крым. Что $400 млрд китайского контракта можно употребить по месту добычи/транспортировки газа, не делясь ни с кем. Благо в таком варианте европейская часть России теряет свое транзитное значение. А отдельные нетипичные территории могут пойти собственным путем евроинтеграции без гигантского евроазиатского балласта вчерашней империи.

 

Любой детализированный прогноз здесь — дело слишком неблагодарное, да еще и с привкусом человеческой крови.

 

Но базовых вариантов — несколько. Например:

 

• А) Место Путина занимает некий военизированный конклав — хунта (как принято сегодня в официальной российской пропаганде называть украинскую власть).
• Б) На смену президенту приходит его же официальный преемник, старший политический сын — как Александр I, не пожелавший помешать гибели своего отца.
• В) Элиты создают некое переходное правительство и затем передают власть историческому институту типа конституционной монархии.

 

Впрочем, усталость нашего имперского организма настолько велика, что очень трудно поверить, что очередная смена режима обойдется без большого насилия и хаоса. На этом страхе перед кровью Путин, по большому счету, удерживает ситуацию в стране. И самого себя.

 

Но бывают исторические моменты, когда смертная тоска от продолжения власти становится страшнее любой крови. К сожалению, мы движемся к этой точке.